Черниговцы (Слонимский) - страница 138

В одиннадцать часов утра у крыльца помещичьего дома в Троянове остановилась тройка с Гебелем и жандармским поручиком Лангом. Оба были облеплены снегом. Командир Александрийского гусарского полка принял их любезно и с тем же вежливым спокойствием сообщил, что братья Муравьевы должны находиться в Любаре. Он накормил гостей завтраком и налил им по стакану бордо. Те не отказались и, подкрепившись, тотчас отправились дальше, в Любар, к Артамону.

XVI. БЕСПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ АРТАМОНА

Утром 27 декабря Артамон Захарович Муравьев встал в озабоченном настроении. Накануне он был взволнован вестью о том, что произошло в Петербурге 14 декабря. Он только недавно был назначен командиром Ахтырского гусарского полка. Это было крупным успехом по службе, несколько остудившим его революционный пыл. Намерения тайного общества стали казаться ему несбыточными, и он подумывал уже о том, чтобы откровенно заявить о своем выходе из общества. И вдруг эта ужасная весть. В Петербурге идут аресты, в Тульчине уже арестован Пестель. От одного к другому — доберутся и до него. Его пухлые щеки дрожали, и неприятный холодок пробегал по спине, когда он вспоминал, как во время Лещинского лагеря он сам вызывался убить покойного государя. И вот вместо блестящей карьеры что же ожидает его: казнь, каторга, Сибирь?

Артамон взволнованно расхаживал по залу. За окном вертелись снежные хлопья и тоскливо завывала метель. On останавливался, прислушиваясь то к завыванию метели, то к слабым стонам, доносившимся из боковых комнат через раскрытые двери. Это стонала его жена, у которой в это утро разыгрался, как она говорила, «тик в голове».

«Боже, — думал он, нервно поводя плечами, — что, если она узнает? У нее такая нежная натура…»

Жена его была молодая дама, чрезвычайно впечатлительная и болезненная. Она постоянно упрекала мужа в равнодушии к ее страданиям и ревновала его ко всему: к службе, к товарищам, к родственникам, не говоря о знакомых женщинах.

— Артамон! — послышался издалека сердитый голосок.

В хорошие минуты жена называла его по-французски «Ар-тон» пли по-русски «Артанчик». То, что она назвала его «Артамон», было плохим признаком.

Артамон на цыпочках побежал в спальню, где на кушетке, обложенная подушками, лежала жена.

— Вам ни до чего дела нет, — страдальчески сказала она, прикладывая худенькую ручку ко лбу. — Что вы стучите ногами, как медведь?

Артамон хотел что-то сказать в свое оправдание, но она не стала слушать.

— Неужели вам нисколько не жаль меня? — говорила она. — Вы чем-то заняты — не знаю чем, — а обо мне совсем и не думаете…