— Так и должно быть, влага должна изливаться из тебя, — сказал он нежно, снова добрый, и прижался к ней не для того, чтобы коснуться ее, но чтобы потрогать влагу на ее трусиках. — Потому что ты потрясающая, мечта каждого мужчины, ты — вожделеющая девочка, — говорил он, бегая пальцами по перепонке на трусиках, трогая липкую жидкость, и вдруг, к ее изумлению, засунул эти пальцы ей в рот, так что она ощутила свой собственный странно соленый вкус. — Ты просто охуительна, когда возбуждена, — пробормотал он, а потом перешел на шепот, — но я хочу тебя еще сильнее.
И снова, с ужасным стыдом, теперь охватившим ее полностью, она ощутила трепет наслаждения подчиниться ему, воодушевленная тем, что он повелевает ею: все, что он хочет, — это чтобы она подчинилась беспрекословно. Он снова впился губами в ее грудь. Чувствуя, как нага она в промежности: курчавые бесцветные волосики на лобке, белые голые ноги, прижатые друг к другу, влажные трусики, касающиеся колен, она пробормотала срывающимся голосом:
— Я не хочу забеременеть.
— Этого не будет, — ответил он, продолжая целовать ее грудь, но она почувствовала, как его рука медленно-медленно поползла по бедру и коснулась лобка: сначала ладонь накрыла волосики так нежно, будто повеяло ветерком, и потом ласково и неторопливо внимательные пальцы погладили ее, чуть проникая внутрь, и, о-о-о, как это сладко, как он нежен, как он немыслимо нежен и добр!
Он оторвался от ее груди и улыбнулся ей. Ее пальчики нырнули к нему в рот и, влажные, пробежали за его ухом.
— Не волнуйся, — шептал он, его веки были полуопущены, а пальцы все еще нежны, чуть шевелясь внутри нее, и тогда один из пальцев проник в нее дальше остальных с ласковым безрассудством, со знанием дела.
И потом он нагнулся посмотреть, что он делает там, в ее влагалище, и она увидела себя со стороны, нагую, груди мокрые и блестящие от его поцелуев, голые ноги, и то, что между ними, и его большая рука — ТАМ — о, это было ужасающе хорошо! Как же он прекрасен — этот невероятный, невероятный человек!
Посетив дантиста, Эйвери Кларк отправился домой за документами для послеполуденной встречи, и так случилось, что, проезжая по лесному участку Двадцать второго шоссе, он повернул голову и заметил под деревьями у старой заброшенной дороги сверкнувшее на солнце крыло машины. Это встревожило его, он вспомнил зимние ограбления.
Как он и предполагал, Эммы дома не было. Она предупреждала, что собирается за покупками с подругой. Эйвери нашел документы, оставил на кухне записку, что ему надо заняться коронками и что он вернется к пяти (это вошло в привычку — оставлять Эмме записку, если он собирался задержаться). Он снова вспомнил о машине в лесу. Наверное, это машина Хайрема Крейна — ходили слухи, что он собирается продать свою землю. Налоги стали слишком велики. Но если машина еще там, то он на обратном пути поглядит, Хайрем ли это, просто на всякий случай.