После этого он опустил спинку ее сиденья, уложив ее. Груди распластались, стекли к рукам. В машине было очень жарко.
— Закрой глаза, — сказал он.
Сквозь окно проник слабый, неожиданный порыв ветра, и глаза ее распахнулись.
— Ты волнуешься? — нежно спросил он. — Я не обижу тебя.
Она покачала головой.
— Не надо бояться.
— Я не боюсь, но глаза сами открываются.
— Ладно, подними юбку, лапочка, до пояса.
Ей стало стыдно снова, и, чуть улыбаясь и краснея, она послушно подтянула юбку, пока та не обвила талию, обнажив ее белые хлопковые трусики, купленные в «Картере», и пробивающиеся из-под них волоски на лобке.
— Я не заставляю тебя снимать трусики, — сказал он, — понимаешь?
Она кивнула, глядя на него, губы ее раскрылись. Она была поражена тоном его хриплого, нежного голоса, тем, что он сказал слово «трусики». Мышцы его лица расслабились, он смотрел на ее лобок.
— Давай помедлим чуть-чуть, — сказал он, — просто насладимся теплым летним днем.
Капля пота стекла по его щеке, исчезнув в бороде, другая скатилась следом.
— Лежи, — сказал он, — постарайся закрыть глаза, наслаждайся летним днем.
Он улыбнулся ей, прижавшись затылком к дверце машины, и сам закрыл глаза. И она закрыла глаза.
— Очень красивая девушка.
Она услышала, как нежно он это сказал, и улыбнулась, не открывая глаз.
И тогда он обхватил губами ее грудь и стал ее сосать. Эми открыла глаза и, потрясенная, смотрела, как его бархатные губы втягивают сосок сначала медленно, а потом все более исступленно, так что через несколько секунд он не просто посасывал ее отвердевший сосок, но уже покусывал, прижимал зубами. Она слабо вскрикнула, но потом застонала, будто заплакала, она не могла остановиться. Не то стоны, не то всхлипы — странный умоляющий крик, и чем больше она молила, тем быстрее он сосал ее сосок, воронкообразная полость внизу ее живота кружилась, затягивала, каждый поцелуй в сосок причинял такую боль в промежности, что она зашевелила бедрами. Она выгнулась всем телом, и ее мольба заполнила пространство вокруг.
И тогда он остановился и сел. Лоб его горел, щеки под бородой побагровели. Он сорвал очки и гневно бросил их на приборную доску.
Она решила, что он рассердился, но он сказал:
— Боже, ты удивительная.
И она закрыла глаза, внизу еще болело, рот пересох от прерывистых всхлипов.
— Сними трусики, — прошептал он, — спусти их до колен.
Она колебалась.
— Снимай, — приказал он.
И она сняла, ее соски были измяты и неподатливы в этом жарком воздухе, юбка все еще задрана до пояса.
— Они мокрые, — пробормотала она, мучительно покраснев, готовая расплакаться от стыда.