— Как я люблю вот такое! — воскликнула Эми. — Глядите! — Эми показала на солнечные лучи, сочащиеся и растекающиеся по заснеженному тротуару. — Очень люблю, только в жизни, а не на картинках.
Он наблюдал за ней, закусив губу под усами.
— В седьмом классе я убиралась у одной бабушки из нашей церкви, — пояснила Эмили, — так вот, у нее в гостиной висели эти жуткие старомодные картинки. Там еще была девочка с восковым, как у мумии, лицом. Вы, наверное, видели такие объемные изображения?
Он продолжал внимательно ее разглядывать.
— Наверное, а дальше?
— Просто мурашки по спине — пылесосишь кресло, а девочка эта наблюдает за тобой со стены.
Мистер Робертсон облокотился спиной о подоконник и замер, скрестив ноги и осторожно поглаживая усы.
— Никогда бы не поверил, что ты так разговорчива, — задумчиво произнес он.
— Я тоже, — простодушно призналась Эми.
Она снова заглянула ему через плечо — в окно. Облака насупились, но солнце и не думало сдаваться — свет и тьма все еще боролись в распахнутом просторе зимнего поднебесья.
— И повсюду, — целый выводок слов кувыркался у Эми в голове, — повсюду у той старушки были понавешаны репродукции — тоже старые. И там вот такое же черное небо, и солнечные лучи, разящие его насквозь. Там была какая-то битва: кони, сбруя и, знаете, такие маленькие человечки, бегущие внизу. Такие вот репродукции.
Она произносила «репродукции» как «рекрадукции», и он с трудом сдерживал улыбку. И это ее «понавешаны» тоже смешило.
— Да. И что?
— В общем, не люблю я такие картинки.
— Понятно.
— Небо на них фальшивое, как в театре. А вот в жизни, — Эми протянула руку к небу за окном, — совсем другое дело. И мне нравится, когда оно такое.
Мистер Робертсон снова кивнул и сказал учительским тоном:
— Chiaroscuro.
Она бросила на него мимолетный взгляд и тут же отвела глаза, растерявшись оттого, что он вдруг заговорил с ней на иностранном языке. В голове помутилось, перепуталось, она чувствовала себя глупой и невежественной.
— Кьяроскуро, — повторил мистер Робертсон. — Это по-итальянски. Заслоненный свет. Светотень, — он оглянулся на небо, — точно как сейчас.
Если прежде Эми походила на птичку, которую выпустили из коробки, то теперь эта птичка начала страдать. Однако глаза у мистера Робертсона были такие добрые.
— Так ты больше не убираешь у той старушки?
— Нет. Она заболела, и ее отвезли в дом престарелых.
— Понятно. — Мистер Робертсон снова присел на широкий подоконник, опершись на руку и слегка подавшись вперед. — Так отчего тебе было неприятно убираться у нее?
Спросил, и Эми по голосу поняла, что он действительно хочет узнать. Она подумала и ответила: