Горький хлеб (Замыслов) - страница 169

горазды простолюдинов увечить.

Неправедная жизнь на Руси. Всюду кнут да нужда и горе, что стрела людей разит. "Горе горемыка: хуже лапотного лыка", ‑ так Афоня сказывает. И ему крепонько досталось. В драку полез, заступился. А много ли ему надо. Дорофей его шибко по голове ударил. Очухался ли, страдалец? Зато и объезжему крепко попало. Дважды на полу побывал.

Послышались шаги гулкие, неторопливые. Звякнула щеколда, скрипнула железная решетка. По узким ступенькам, с горящим факелом и железной миской в руках спустился к узнику приземистый старичок в суконном, армяке.

Тюремщик подошел к Болотникову, приблизил факел к лицу, забурчал:

Совсем молодой. А‑я‑яй. Пошто с этих лет бунтовать? Не живется молодцам спокойно.

— Кой час, старина?

— Утро, детинушка. На‑ко, подкрепись. Чать, проголодался?

Тюремщик поставил на пол миску с холодной похлебкой, протянул узнику горбушку черствого хлеба.

Иванка отвернулся к стене.

— Твое дело, детинушка. Токмо вечером пытать тебя указано. Хоть и скудна снедь, а силы крепит.

— Пытать?.. За что пытать, старик? ‑ резко вскинул голову Болотников.

— Про то не ведаю. Одно знаю: уж коли в Пыточную угодил ‑ вечером на дыбу к катам попадешь в гости. Ох, жарко будет, детинушка.

Вечером к Болотникову вошли трое стрельцов. Сняли цепь, отомкнули колодки. Один из служивых ткнул бердышом в спину.

— Айда на дыбу, парень.

Иванка поднялся с пола, хмуро глянул на стрельцов и молча начал подниматься по узкой каменной лестнице. В коридоре его подтолкнули к низкой сводчатой двери, возле которой застыл плечистый кучерявый тюремщик с горящим факелом в руке.

В Пыточной полумрак. На длинном столе горят три восковых свечи в железных шандалах. За столом, откинувшись в мягкое кресло с пузатыми ножками, закрыв глаза, сидит худощавый горбоносый дьяк в парчовом терлике нараспашку. Подле него двое подьячих в долгополых сукманах, с гусиными перьями за ушами. В углу, возле жаратки, привалился к кадке с водой рыжеволосый палач в кумачовой рубахе. Рукава закатаны выше локтей, обнажая короткие волосатые руки.

Посреди Пыточной ‑ дыба на двух дубовых стойках. Возле нее ‑ страшные орудия пытки ‑ длинные железные клещи, батоги, гвозди, деревянные клинья, пластины железа, ременный кнут, нагайка…

Болотникова подвели к столу. Приказной дьяк на минуту открыл глаза, окинул колючим взглядом чернявого детину и снова смежил веки. Спросил тихо и въедливо:

— О крамоле своей сейчас окажешь, али на дыбу весить?

— Не было никакой крамолы. Вины за собой не знаю.

Дьяк широко зевнул, вытянул длинные ноги под стол и кивнул головой подьячему.