— Не до веселого нам, приказчик. Голодуха замаяла, животы подвело. Завтра на княжье изделье[30] не пойдем. Свой клин сеять надо. Эдак от всех мужиков я говорю, ‑ веско произнес Исай.
— Истинною правду Исай сказывает. Не под силу нам теперь княжья пахота, ‑ поддержал Болотникова Семейка Назарьев.
Шумно стало. Мужики все разом заговорили, закричали, наступая на приказчика.
— Вконец замучились на господском поле!
— Ребятенки с голоду мрут. Кони дохнут!
— Своя землица заждалась. Вона как солнышко греет.
— Так что передай князю ‑ завтра свои десятины пахать зачнем, ‑ твердо высказал приказчику Исай.
Калистрат спрыгнул с телеги, кивнул головой Мокею и пятидесятнику.
— Бунтовать, сердешные, вздумали. Противу князя своеволить! приказчик ткнул пальцем в сторону Болотникова. ‑ Этого взять и на цепь посадить. Больно говорлив стал.
На Исая надвинулись княжьи люди. Побледнев лицом, Иванка оттолкнул их от отца.
— Не трогайте старика. Он вам худа не делал.
— И этого звереныша ваять! ‑ визгливо прокричал приказчик и ожег Иванку кнутом.
Мокей схватил Иванку за руку и больно заломил ее за спину. Болотников с трудом вывернулся и что было силы ударил Мокея в широкий мясистый подбородок. Телохранитель охнул и осел возле телеги, стукнувшись непокрытой головой о спицы колеса.
— Не дерзи, Иванка, сгинешь, ‑ предупредит сына Исай. ‑ Ему уже вязали руки веревками.
Однако Иванка не послушал. Горяч был в гневе молодой Болотников. На него накинулись оружные люди, пытаясь свалить на землю. Но не тут‑то было. На селе в кулачном бою не было Иванке равных. Сильный и верткий, он отбивался как мог.
Помог дружинникам очнувшийся возле телеги Мокей. Он лежа обхватил длинными ручищами Иванку за ноги и дернул на себя. Иванка ткнулся на колени, тут уже на него дружно навалились обозленные челядинцы и накрепко скрутили руки веревками.
— А ну, гэть, мужики! ‑ взыграла в Пахоме казачья вольница. Он кинулся к крайней избе и выдернул кол из частокола.
— Верна‑а! Неча терпеть! ‑ разъярились мужики и тоже ринулись за кольями.
Оружные люди попятились от разгневанной толпы, оставив возле телеги связанных Болотниковых. Тогда пятидесятник Мамон выхватил из‑за кушака пистоль и закричал зычно и свирепо:
— Осади назад! Палить зачну!
Но взбунтовавшихся крестьян уже было трудно удержать. Вот‑вот и колья замелькают над головами княжьих людей.
"Вот и конец тебе, Пахомка", ‑ злорадно пронеслось в голове Мамона.
Бухнул выстрел. Но пятидесятник промахнулся. Выпалили поверх толпы и дружинники из самопалов.
Крестьяне шарахнулись в стороны: противу пистолей да самопалов не попрешь. Да и смерть принимать никому не хотелось.