Помпей приблизился к Захарии, встал рядом, плечом к плечу, только лицами они были обращены в разные стороны. Версавий мог наблюдать за работой солдат, Гней смотрел на белую громаду храма, величественно устремившегося в темное небо.
— Ты умный человек, Захария, — сказал Помпей неторопливо, как если бы рассуждал вслух, — умный и хитрый. Сегодня ты оказал своему народу великую услугу… — Гней помедлил. — Жаль только, что твои соплеменники считают тебя предателем и таким будут помнить в веках. Если будут вообще… Не мне тебе говорить, история не знает, что такое справедливость. Ее любимчики — тираны и шуты, и еще демагоги, посылающие людей толпами на смерть. Войти в историю можно только по колено в крови, тогда тебя точно не забудут. — Полководец искоса посмотрел на иудея. — А ведь, наверное, больно от мысли, что никто и никогда не узнает правду?..
Версавий пожал тощими плечами, лицо его сморщилось в подобии улыбки.
— Нет, мой господин, не больно. Разочарование и боль — ядовитые плоды жажды славы, я же ничего для себя не жду. — Захария повернул голову, взглянул Помпею в лицо, видимо, желая оценить, поймет ли тот его слова. — Ты, мой господин, плохо слушал твоего раба. Я сказал: человек наказывает себя сам! — но это лишь часть истины. Собственный судья и палач, каждый из нас в глубине души прекрасно знает, когда и за что ему полагается награда и, поверь мне, она не замедлит явиться. Я рад, что ты не тронул храм… рад за тебя! Придет день, когда тебе это зачтется…
— Ты еще имеешь наглость меня хвалить? — в голосе Помпея звучала ирония, но, странное дело, слова Версавия принесли ему облегчение.
— Прости, мой господин! — иудей склонил лысую голову в венчике седых волос. — Я думал, слова мои будут тебе приятны. Твой раб покорно ждет приказаний!
Помпей повернулся на каблуках и, твердо шагая, направился к державшему коня ординарцу. Захария Версавий семенил за ним, улыбаясь чему-то в бороду. Поджидавшая полководца свита расположилась поодаль, гарцевала по ту сторону огромного пролома в каменной стене. Длинные обоюдоострые мечи блестели у поясов всадников, глухо мерцала медь панцирей и притороченных к луке щитов. Здесь же ожидали приказа выступать два турма кавалеристов охраны. Сдерживая лошадей, они образовали строй, длинные пики устремились в темное, наливающееся красками заката небо. Помпей вставил мысок кованого сапога в стремя и в следующее мгновение уже сидел в седле, поправляя на плече короткий плащ. Вороной норовистый жеребец поднялся на дыбы, но твердая рука седока сейчас же его укротила. Жаждущий скачки конь от нетерпения грыз крупными зубами удила, поводил огромным, бешеным глазом. Помпей выпрямился в кавалерийском седле, готовый дать шпоры, как вдруг его внимание привлек бежавший через храмовый двор Фабий. Следуя за ним по пятам, два легионера волокли по земле какого-то мужчину в рваных белых одеждах. Недовольный задержкой, Помпей нахмурился, натянул поводья: