— Что случилось? — озабоченно поинтересовался Филипп. Он однажды видел Чернорога в плохом настроении — находиться поблизости от него было не слишком приятно и не очень разумно.
— Все из-за мамы. Она…
Сатину прервал донесшийся из кухни звон, за которым посыпались проклятья из стольких бранных слов, сколько Филипп услышал за всю свою жизнь и даже чуточку больше.
— Короче, сам увидишь.
Друзья вошли в кухню. Картина, которую они там увидели, был настолько неожиданной, что Филипп чуть не лопнул от смеха. Но что-то подсказываю ему, что если он рассмеется, это станет самой большой ошибкой в его жизни. И, вероятно, последней.
Отец Сатины, огромный черный грагорн таких же внушительных размеров, как и Драная Борода, навис над раковиной с горой немытой посуды. Его руки по локоть покрывала мыльная пена, на животе был повязан белоснежный фартук. К плите была прислонена метла, на полу — гора осколков.
— Привет, пап, — поздоровалась Сатина, и Чернорог резко обернулся, так что с мочалки во все стороны разлетелись брызги.
— Сатина? Как ты меня напугала! — он кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. — Я думал ты у себя в комнате, делаешь уроки!
— Что? Нет… — Сатина растерянно посмотрела на отца.
Филипп тоже не понял, что этим хотел сказать Чернорог. Сатины не было дома почти две недели.
Как мог ее отец быть уверенным в том, что она сидит у себя в комнате? К тому же, по Чернорогу совсем нельзя было сказать, что он рад встрече. Он как будто и не догадывался, что Сатина куда-то уходила.
— Похоже, ты это сказала мне, чтобы не помогать по хозяйству, — насупился Чернорог. — Я должен был догадаться, сам ведь тебя воспиты… — Его взгляд упал на Филиппа, и недовольная мина сменилась удивленной улыбкой. — Что за чертовщина? Неужели это Филипп? Вот это да! Тебя совсем не узнать. Ты вернулся? И снова не в кандалах?
— Я только в гостях, — объяснил Филипп, стиснув от боли зубы, когда черная лапа Чернорога сжала его руку в приветственном рукопожатии.
— Чудесно, чудесно! Так может, поможешь мне на кухне? А то я никогда не закончу. Чувствую себя, как грешник на наказании, скажу я тебе.!
— А где мама? — спросила Сатина. — Почему ты не на работе?
— Не на работе? А как ты это называешь, позволь спросить?
Желваки заиграли на скулах, Чернорог прищурил желтые глаза. Он вернулся к тарелкам и начал скрести их мочалкой с такой силой, что они чудом не раскололись.
— В первый раз за четыре года дали выходной, так твоя мама сочла это прекрасным поводом, чтобы приобщить меня к этой… — он запнулся, как будто был не в состоянии выговорить это слово. А потом изрыгнул его с гневным рычанием, — …генеральной уборке! А сама, да, твоя мама, снова отправилась искушать народ, а у меня кожа на пальцах уже сморщилась, как изюм!