22 июня 1941 года управляющий делами Совнаркома увидел Сталина в Кремле рано утром. Я.Е. Чадаев вспоминает: «Вид у него был усталый, утомленный, грустный. Его рябое лицо осунулось. Проходя мимо меня, он легким движением руки ответил на мое приветствие».
По поручению Сталина Молотов встретился с германским послом в 5.30. Передавая свое «Заявление», испытывающий определенные симпатии к СССР Шуленбург был смущен. В нем коротко говорилось: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры ».
Но в заявлении посла не было ни слова об объявлении войны. Послу было предписано не вступать в разговоры с Молотовым. И когда Молотов спросил: «Что это, объявление войны?» – посол отреагировал молча. С выражением беспомощности он воздел руки к небу.
Присутствовавший при встрече переводчик Густав Хильгер пишет: «На это Молотов, слегка повысив голос, сказал: сообщение посла, естественно, не может означать ничего иного, как объявление войны. Ибо германские войска уже полтора часа бомбят такие города, как Одесса, Киев и Минск… Германия напала на нашу страну, с которой заключила договор о ненападении и дружбе. Такого прецедента в истории еще не было».
Войны Советскому Союзу Гитлер так и не объявил! У него хватило ума понять, что после лицемерного послания Сталину от 14 мая 1941 года формальность объявления войны выглядела бы лишь жалким жестом позера.
Решившись на агрессию, Гитлер нервничал. Один из его адъютантов Николаус фон Белов вспоминал: «В последние дни перед походом на Россию фюрер становился все более нервозным и беспокойным. Очень много говорил, ходил взад-вперед и казался срочно ожидающим чего-то. Только в ночь с 21 на 22 июня, уже после полуночи, я услышал первую его реплику насчет начинающейся кампании. Он сказал: «Это будет самая тяжелая битва для нашего солдата в этой войне».
В первый военный день Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков вошли в кабинет Сталина в 5.45. Сталин заслушал сообщение наркома обороны о положении в приграничных округах и доклад начальника Генерального штаба. Еще до поездки в Кремль Жуков заранее заготовил текст второй директивы военным советам округов. Фактически она лишь констатировала уже неоспоримый факт германской агрессии и являлась чисто символическим жестом. В ней указывалось:
«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.