— Какие у вас ужасные шрамы…
— Порезал проволокой.
— Странно…
— Колючей проволокой, которую обычно кладут поверх тюремной ограды, — резко пояснил Норман. — Именно такой проволокой.
— О-о.
Каким же образом он умудрился порезаться проволокой, лежавшей на тюремной ограде? Если только он… О нет, не может быть! Сара попятилась, когда ужасная мысль возникла у нее в голове. Порезался, когда перелезал через ограду? Когда убегал… из тюрьмы?
Наблюдая за выражением ее лица, за тем, как ее глаза постепенно округлялись от ужаса, Норман диву давался, сколь легко его соседка купилась на байку о тюремной проволоке… На самом деле он порезался о колючее заграждение, когда, еще будучи подростком, выручал своего младшего брата Артура из беды.
Видя, как растерялась Сара Коул, Норман почувствовал себя почти виноватым, что напугал ее. Но только почти. Потому что, если эта красотка посчитает его бывшим преступником и по этой причине оставит в покое, тем лучше для него. Он не собирался задерживаться в Сент-Эдменсе больше, чем ему было нужно.
Судя по выражению лица очаровательной соседки, она тоже больше не хотела общаться с ним. Норман знал о Саре все. Этой информацией его снабдил владелец дома. Нейум Лазарус только забыл сказать, что Сара очень красивая женщина. Ее большие теплые карие глаза в обрамлении густых ресниц были похожи на глаза оленухи, проявляющей интерес к молодому оленю. Она была так великолепно сложена, что ни один мужчина не смог бы пройти мимо. Короче говоря, Сара олицетворяла женщину, к плечу которой Норман хотел бы прислонить свое уставшее тело. Но он и близко не подойдет к ней. Сейчас он нуждался в уединении, которое на данном отрезке его жизни было для него гораздо важнее, чем самая лучшая из женщин.
— Могу поспорить, леди, что все сорванцы округи беззастенчиво пользуются вашей добротой. Надо быть крайне доверчивой, чтобы поверить тому, что наговорил тут этот мальчишка.
— Разумеется, я верю ему! — горячо воскликнула Сара. — Джимми никогда не причинял никому никаких неприятностей. Он примерный ребенок, и очень способный к тому же. Он бы не стал ради озорства проникать на чужую территорию.
— Ваш Джимми — мальчишка.
В Нормане снова вспыхнуло раздражение на местных сорванцов, отодвинув на задний план игривые мысли о прелестях соседки. Жизнь научила его обуздывать эмоции, когда тем удавалось проникнуть сквозь ледяную броню его сердца.
— А мальчишки всегда озорничают, — добавил он. — То, что этот Джимми любитель чтения, дает ему возможность быть более изворотливым, когда он попадается.