— Да ну тебя, — отмахнулся только Гальперин. — Сядь сам за руль и едь тогда куда хочешь.
Но все же, дождавшись поворота ближайшего, свернул, чтобы больше не спорить. Проехали мимо нескольких четырехэтажных зданий, за которыми был пустырь, потом еще заброшенный стадион с разломанною оградой, потом снова начались жилые дома, бедные, жалкие и нечистые.
— Здесь, что ли? — спрашивал Гальперин.
Иванов с сомнением посмотрел по сторонам, но долго ничего не говорил.
— Что-то я нигде школы не вижу, — наконец все же сказал он.
— Захотелось за парту сесть? — сострил Гальперин.
Дома здесь особенно пострадали от недавних бомбежек, Иванов кивал головой, будто в удовлетворении, и наконец решился.
— Останови-ка, — говорил он.
Гальперин затормозил. Психологи вышли из машины. Над головами их тяжко супилось небо, будто никогда не знавшее омывающей влаги, осушающего ветра или хоть причудливой природной ослепляющей бирюзы, в крайнем случае.
Они прошли мимо помойки, прошли в глубину двора, туда, где стояли дома разрушенные, развалившиеся.
— Все-таки того чутье никогда не подводит, — сказал себе Гальперин, глядя на обширную спину Иванова, шедшего впереди.
Из другого двора они слышали мальчишеские голоса; там, должно быть, находилась спортивная площадка, подростки бесцельно носились друг за другом, визжа и вопя, будто играли в мяч (хотя и без мяча), один из них заливисто ржал по-жеребячьи, и так натурально, что услышь его настоящие лошади, так уж, верно, приняли бы за своего. Гальперин поскреб у себя подмышкой и вверх полез по битому кирпичу. Потом оба они разошлись и затаились где-то неподалеку, будто вовсе и не было их.
Слева был забор из ржавой стальной сетки, справа начинались развалины, топорщились гнутые балки, оголенные второй и третьи этажи серели масляной краской вскрытых кухонь и коридоров. Земля была в сухих лопухах, полегшей крапиве и иных пустых сорняках здешних неприветливых и безнадежных окраин. Пыльный кустарник щетинился за забором.
Вдоль забора трусил мальчишка худой лет двенадцати — руки в карманах, — озабоченно бубнивший под нос то ли песню, то ли стих, то ли что-то столь же еще несуразное.
— А белочку видел? — хрипло сказал Иванов, возникнув вдруг на пути у опешившего мальчишки.
Тот оглянулся. А сзади был Гальперин.
— Какую белочку? — спрашивал мальчишка.
— Белочка прыг-скок — прямо мальчику в носок, — пояснил Гальперин с гадкой своею улыбкой. — Хочешь белочку в носок? Или куда хочешь? В карман? Будешь в кармане носить?..
— Там вот, в машине белочка, — говорил Иванов. — На дороге машина, а в машине белочка. Сама вся серая, а хвостик у нее рыжий.