— Вот, — сказал Икрам. — Я слышал, что вы потеряли Казимира. Может, этот вам на что-то сгодится.
— О-о! Что он умеет? — спрашивал Иванов, рассматривая бородача.
— Болтать, — Икрам говорил. — Гнилой народ — философы, а этот тоже из них. Мне его отдали, а я отдаю его вам.
— Нет, — возразил Иванов. — Это нам как раз очень даже нужно.
— Да, — серьезно сказал Гальперин. — Очень ценный подарок.
Он снова обнял Икрама, и Иванов тоже обнял.
— Благодарю тебя, брат, — сказал Иванов.
— И я благодарю вас, братья, — сказал Икрам.
— Мы будем беречь твой подарок, — сказал Иванов.
— А я ваш, — отвечал Икрам.
Вчетвером они неторопливо отвели философа к фургону, Гальперин открыл дверь двустворчатую и коротко скомандовал:
— Вперед!
Философ Нидгу тоскливо осмотрелся по сторонам и полез в фургон, опасливо озираясь.
— Смотрите только, чтобы не убежал, — говорил Икрам.
— От нас не убежит, — решительно возразил Гальперин и захлопнул дверь за философом.
— Извините меня, братья мои, — сказал еще Икрам. — Сейчас мне нужно ехать. У меня еще срочная работа.
Иванов понимающе руку к груди приложил, прямо к самому сердцу, Гальперин приложил тоже, и оба они благодарно поклонились Икраму. Икрам поклонился психологам, и вот уж он и помощник его по дорожке к гаражу полуосвещенному шагают, оба со спинами прямыми, горделивыми, будто на высоком приеме…
Из гаража выехала машина Икрама и возле психологов притормозила на минуту.
— Вы бы еще к брату моему Ильдару заехали, — говорил чернявый. — Дело у него к вам имеется.
— Заедем обязательно, — говорил Гальперин.
— Можно сказать, прямо сейчас и поедем, — сказал Иванов.
Икрам рукою кратко махнул, и машина его с места рванула по узкой дорожке асфальтовой.
— Ну вот, — сказала Лиза Никитишне, — кажется, все довольны.
Старуха только сплюнула под ноги себе с отвращением. Была она неумна, невоспитанна, нетерпелива и бестактна к тому же.
— Сразу предупреждаю, что у меня сегодня сильно болит голова, — строго сказала Ванда, едва генерал вступил в прихожую.
— Головка, головка болит!.. — забормотал тот, улыбаясь глицериновою улыбкой.
— Не головка, а голова, — поправила его Ванда.
— А вот если эту головку я сейчас расцелую, — захихикал Ганзлий, потянувшись к женщине. — От пяточек, всюду-всюду и до самой головки.
— Пальто! — отрывисто говорила Ванда.
Генерал стянул с себя пальто, хотел было бросить его куда-то, может быть даже, и на пол, но повелительный взгляд Ванды заставил генерала повесить пальто аккуратно на вешалку. Ванда была ему здесь не прислуга и помогать не стала.
Ганзлий снова потянулся к Ванде.