Любовь Хамида к Зейнаб ближе к свободному, естественному чувству: он каждый день видит девушку, любуется ею, может беседовать с ней сколько захочет. Юношу влечет к Зейнаб не только и даже не столько желание физической близости: «Мне просто хотелось говорить с ней, сидя в укромном уголке, целовать ее, слышать ее милую речь, ласковые слова», — вспоминает он потом, анализируя свои чувства. Но и тут возникают преграды, воздвигнутые человеческими законами: классовые различия так прочно въелись в плоть и кровь, что делают для помещичьего сына невозможной саму мысль о браке с простой крестьянкой — невозможной даже для Хамида, при всей его демократичности. Даже он не может до конца преодолеть классовые предрассудки, хоть и понимает необходимость этого: «Я все еще смотрю на угнетаемые классы взглядом пусть неоправданного, но превосходства. А ведь среди феллахов я видел многих мужчин, которые поражали меня своим благородным обликом, учтивой речью, спокойным нравом, а также женщин, которые были несомненно красивы, умны и обходительны».
Так и мечется он между Азизой и Зейнаб. Запутавшись в собственных чувствах, он тянется к другим девушкам-феллашкам, сам в ужасе от этого влечения, а когда наконец понимает, что Зейнаб могла бы стать ему подругой жизни, — уже слишком поздно.
Над Хамидом и Азизой тяготеют обычаи привилегированных классов общества — слишком много условностей, слишком много запретов. Ну, а феллахи, «дети природы», простые и искренние, чьи девушки, работающие на полях, не приучены ни к затворничеству, ни к чадре? Оказывается, и они по‑настоящему не свободны в своих чувствах, их тоже сковывают цепи порочных законов общества. Правда, чувства у них не воображаемые, а подлинные, но тем тяжелее, если приходится их ломать. Примером тому — печальная история Зейнаб.
Сначала, подчиняясь зову природы, она льнет к Хамиду: он любезен с нею, ласков, чуток; ей приятно сознавать, что «есть все‑таки в мире человек, который думает о ней», никто до сих пор не говорил ей таких милых и нежных слов. Но тут в силу вступают человеческие законы — классовая преграда, смысл которой Зейнаб понимает лучше, чем Хамид. Ему, в конечном итоге, эта преграда представляется условностью: ведь и феллашка, и другие женщины «одинаково необразованны и невежественны». Однако он ошибается: у Зейнаб более богатый внутренний мир, и для нее смысл этой преграды в том, что с Хамидом у нее не может быть настоящей духовной близости: «Она стремилась встретить родственную, близкую душу и достигнуть полного слияния с нею». Хамид же «был чужд ей, чужд всей ее жизни и привычкам, и поэтому не оставил в ее сердце сколько‑нибудь заметного следа».