Мараван остановился перед
коричневым многоэтажным домом постройки пятидесятых годов, выудил из кармана
связку ключей и свернул в проход между двумя переполненными мусорными
контейнерами по направлению к подъезду.
Войдя в дверь, он
остановился у стены с множеством почтовых ящиков и открыл тот, на котором была
прибита табличка: «Мараван Виласам».
В ящике оказалось письмо,
судя по почерку на конверте, от его старшей сестры; рекламный буклет какой-то
фирмы, занимающейся трудоустройством уборщиц; листовка антиэмигрантской партии
и каталог магазина кухонной утвари. Последний Мараван открыл тут же и
пролистывал, поднимаясь в свою квартиру на третий этаж. Две небольшие комнаты,
крошечную ванную и необыкновенно просторную кухню с балконом связывал воедино
коридор, устланный потертым линолеумом.
Мараван зажег свет. Прежде
чем переступить порог гостиной, он прошел в ванную и вымыл лицо и руки. Потом
разулся, положил почту на стол и спичкой зажег фитиль дипама — глиняного
светильника на домашнем алтаре. Мараван опустился на колени и, сложив ладони,
поклонился Лакшми — богине красоты и достатка.
В квартире было холодно.
Тамилец присел на корточки перед масляной печью и повернул тумблер, который,
двигаясь в обратную сторону, щелкнул пять раз, прежде чем огонь загорелся.
Потом он снял кожаную
куртку, повесил ее на один из двух крючков в коридоре и направился в спальню.
Обратно Мараван вышел в
рубахе из батика, саронге* в сине-красную полоску и сандалиях. Сев у печки, он
развернул письмо от сестры.
Новости были
неутешительными. На контрольно-пропускных пунктах Шри-Ланки задерживали
транспорт. В феврале-марте лишь немногие грузовики с продовольствием достигли
района Килиноччи. Цены на основные продукты питания, лекарства и топливо
выросли неимоверно.
Мараван положил письмо на
стол. Его мучила совесть. Вот уже три месяца прошло с тех пор, как он последний
раз приходил в «Баттикалоа-Базар», ближайший тамильский магазин, чтобы передать
хозяину-соотечественнику деньги для сестры. Четыреста франков, или тридцать
семь тысяч восемьсот рупий, за вычетом комиссионных.
Он зарабатывал почти три
тысячи франков. И, несмотря на то, что жил один и немного — всего семьсот
франков — платил за аренду квартиры, после уплаты страховых взносов и всех
налогов денег оставалось только на еду. Точнее, на ее приготовление.
Кулинария была для
Маравана не просто профессией. Она составляла его главную страсть. Еще живя с
родителями в Коломбо, он проводил целые дни на кухне Нангай. Мать с отцом
работали в одном из крупнейших отелей города: он — портье, она — горничной. Все
свободное от школьных занятий время дети находились под присмотром бабушки. А
Маравана, еще не достигшего школьного возраста, Нангай часто брала с собой на
работу, чтобы дать сестре возможность спокойно заниматься домашними делами и
ходить в магазин. На кухне в богатом доме Нангай помогало шесть поварих. У
одной из них всегда находилось время поиграть с малышом.