– А вѣдь это наши, гляди! Батайка будетъ…. далеко еще, выговорилъ онъ вслухъ и сталъ спускаться съ выхода.
Влѣво отъ выхода значительное пространство было занято вѣшалами, которыя были теперь разобраны и только стояки, бревна около сажени вышиною, да нѣкоторыя перекладины, лежавшія на нихъ виднѣлись по песчаному грунту, густо, впрочемъ, закиданному камышемъ, чтобы не пылилъ. Камышъ, плотно лежащій, точно присаленный, видимо служилъ тоже и стлищемъ. На такихъ вѣшалахъ, по накиданнымъ по нимъ шестамъ, вѣшаютъ сушить (вялить) разную частиковую рыбу, на стлищѣ – выстилаютъ преимущественно сазана пластъ и, такимъ образомъ, получаютъ тѣ товары, которые зовутся сушью (сухая рыба).
Тотчасъ за этими вѣшалами стояло большое зданіе матеріальнаго амбара, около открытыхъ темныхъ дверей котораго толпилась и хурукала толпа киргизъ. Надзиратель повернулъ туда, толпа раздвинулась и пропустила его въ темныя двери амбара.
Около самыхъ дверей, за маленькимъ столикомъ, покрытымъ счетами, записками и раскрытой конторской книгой, сидѣлъ здоровый плотный мужчина лѣтъ подъ шестьдесятъ съ сѣдовато-русыми волосами и совершенно сѣдою бородой. Онъ что-то искалъ, перелистывая книгу и просматривая ее сквозь большія круглыя стекла очковъ въ прочной мѣдной оправѣ. Когда киргизы раздвинулись, чтобы пропустить надзирателя, сидѣвшій поднялъ голову, привсталъ съ крестообразнаго стула и поздоровался съ вошедшимъ, протянувшимъ ему руку.
– Здравствуйте, Ѳедоръ Петровичъ! Я было давеча заходилъ къ вамъ, да вы, сказали, на плотъ прошли.
– Здравствуйте, Петръ Васильевичъ. Дѣло что-ли было какое?
– Да, вотъ хотѣлъ спросить, кожаны и бахилы [42] выдаватъ што-ли этимъ лѣшимъ, прости Господи! кивнулъ онъ на стоявшихъ въ дверяхъ и улыбавшихся киргизъ. Да вотъ еще что, старыхъ брать не хотятъ – всѣ новыхъ просятъ, а гдѣ ихъ новыхъ-то имъ набраться.
– Это что еще за глупости! что даютъ, то и бери, строго обратился надзиратель къ народу. – Всякій чортъ, туда-же, умничаетъ. Вотъ я посмотрю, какъ брать не станутъ! И охота вамъ съ ними толковать, Петръ Васильевичъ. Ишь, старое! Щеголя какіе проявились?… Въ морѣ-то!
– Да развѣ сговоришь съ этимъ окаяннымъ народомъ? Ты свое, а онъ свое!
– А вотъ, кто не возмьетъ, тому совсѣмъ не давать – пусть мокнетъ собакой.
Въ толпѣ киргизъ послышался глухой ропотъ.
– Что тамъ еще?!.. обернулся надзиратель.
– Мы, Ѳедоръ Петровишъ, только больно плохой не беремъ. Въ воду ходишь – вездѣ вода идетъ, замѣтилъ какой-то киргизъ посмышленѣй. – Время осенный, самъ знаешь – сушиться гдѣ будемъ?
– А вы, Петръ Васильевичъ, больно плохихъ-то не давайте.