Инженеръ внимательно, и съ начинавшейся тайной печалью, смотрѣлъ на Федора Павловича, и ему отъ души жаль становилось родича. Натура чистая, нѣжная, тонкая, — думалъ онъ, — натура съ огромной чувствительностью… Съ такой чуткостью жить бы гдѣ-нибудь въ сказочныхъ странахъ, въ надзвѣздныхъ сферахъ, гдѣ все гармонія и справедливость. А на грѣшной землѣ съ ней разобьешься въ дребезги и пропадешь…
— Можно жить и на грѣшной землѣ,- тихо возразилъ Пасхаловъ, когда Васильковскій высказалъ ему часть своихъ соображеній. — Не вездѣ на землѣ происходятъ избіенія ни въ чемъ неповинныхъ людей…
Наталья Павловна въ разговоръ не вмѣшивалась, но было видно, что онъ очень ее занимаетъ, даже волнуетъ. Она вскидывала тревожные глаза то на брата, то на Васильковскаго, — и когда Федоръ Павловичъ говорилъ, по лицу ея пробѣгала тихая дрожь, и появлялось на немъ выраженіе нетерпѣнія и досады…
— Избіеніе! — васильковскій пожалъ плечами. — Сказано сильно… но избіеній, вѣроятно, не было, а были отдѣльные случаи насилія, и еще неизвѣстно кѣмъ и вызванные… Конечно, это страшно возмутительно и гнусно. Но все же, главнымъ образомъ, народная ненависть выразилась, вѣдь, въ разгромѣ имущества. А тутъ, Федоръ, бѣда, при всей своей огромности, не такъ ужъ непоправима. Евреи, ты и самъ знаешь, человѣчки энергичные, дѣятельные, и у нихъ очень развита благотворительность. Пойдутъ сейчасъ разные тамъ сборы и подписки, комитеты, и въ непродолжительномъ времени все и заживетъ… Ну, а у кого были долги, — инженеръ весело оскалилъ красивые зубы, — тотъ воспользуется случаемъ и не заплатитъ…
— «Заживетъ»! — не глядя на Васильковскаго сказалъ Пасхаловъ. — Хорошо, пусть и заживетъ… Но ты вотъ что мнѣ скажи: вотъ, твой народъ совершаетъ ужасное, жестокое дѣло. Проливаетъ кровь, убиваетъ… Женщинъ, младевцевъ, всѣхъ… Ты, — голосъ его сталъ глуше, а глаза печальвѣе, — ты отвѣтственнымъ за это дѣло себя не считаешь?
Васильковскій нетерпѣливо заворочался.
— Я?.. Отвѣтственнымъ?..
Онъ намоталъ на палецъ широкую черную тесьму отъ пенснэ и потомъ торопливо размоталъ.
— Голубчикъ, да, вѣдь, я громить не ходилъ.
3.
— Хорошо, Федоръ! — вдругъ отозвалась Наталья. — Ты вотъ считаешь себя отвѣтственнымъ… Но что же ты сдѣлалъ, что же ты сдѣлаешь, для того, чтобы это самое жестокое дѣло не совершилось? Что?!
— Что я сдѣлаю?
— Да, что ты сдѣлаешь? — Наталья порывисто встала. — Какъ, чѣмъ будешь ты ему противодѣйствовать?..
Пасхаловъ помолчалъ въ смущеніи, и потомъ тихо сказалъ:
— Что же я могу… Я не знаю… Кажется, у меня никакихъ средствъ…