Гаденький цветочек (Чернышова) - страница 25

— Подожди, я сейчас допишу… Сладкоголосая. Так и кто там еще остался?

— Больше никого.

— То есть как, а это и вот эти?

— Эти… мои.

— Твои?! Не может быть! Но они же потрясающие! Сейчас допишу.

— Ну прям уж так и потрясающие — отмахнулся Зверь, но судя по набежавшей фиолетовой окраске комплимент ему польстил. — Просто у меня много свободного времени.

— Ага, в перерывах между изведением цвета странствующего рыцарства…Нет, так не пойдет! — я с досадой отложила стило.

— Что случилось?

— Ну куда это годиться — "Зверь". Это совершенно сюда не подходит. По соседству с Элайлами Прекрасноголосыми и Вольфганами-рунопевцами смотрится по меньшей мере дико.

— Ну так не пиши ничего. В конце концов какая разница!

— Нет, я придумала! Нужен подходящий артистический псевдоним. Есть идеи?

— Выбери любой, какой захочешь. Мне все равно.

— Ну уж нет, псевдоним дело тонкое, и без тебя никак не обойдется. Сначала имя. Как насчет Святозар?

— Не издевайся.

— Витольд?

— Претенциозно. Давай что-нибудь попроще.


Я уже битых десять минут перечисляла приходящие на ум имена "попроще". И слыша в ответ однообразное "потянет", "можно и так".

— Луг… Белл… Стефан? Или Марк…? А, может, все-таки Стефан?

Зверь задумчиво прислушался постепенно окрашиваясь в небесно-голубой цвет.

— Стефан, в точку! — Это имя замечательно гармонировало с его лазоревой окраской.

— Стефан, ммм, Озерный? Как тебе? По моему, одно имя — уже поэма.

— Ну если тебе так нравится… — согласился Зверь, вернее Стефан Озерный.


Ночь. И опять тишина — не считая кваканья лягушек!

* * *

— И что бы это значило? — поинтересовался страж, наблюдая за тем, как я разворачиваю парчовый тюк, который едва дотащила до пруда и примостила на мраморном возвышении посреди клумбы с люпинами.

— Арфа самострунная. Только тяжелая, зараза.

— Так золотая же. А зачем она тебе здесь понадобилась?

— Аккомпанемент. Сам виноват — приучил меня к высокому искусству. Я втянулась и не намерена отступать от сложившейся традиции. И мне ничего не остается, как взять культурную программу в свои руки.

Моей матерью точно была не вилла, как говорил учитель по пению. Но объем легких был неплохой и звук получался приличной громкости. И поглядывая из-под ресниц в сторону съежившегося Зверя, я куплет за куплетом совершала изощренное надругательство над "Песней об Изольд", одной из лучших в его репертуаре. Арфа испуганно замолкла еще на середине первой строфы. Скрючившийся же Зверь приобрел непередаваемый трупно-блеклый цвет, его выпученные глаза помутнели, а шедшие малиновыми пупырышками щупальца нервно подрагивали, ей богу!