– За такую торговлю еще при царе Алексее Михайловиче батогами нещадно лупили! Да ты что, – зашумел Иван Алексеевич, – закон о браконьерах не знаешь?
– Уйди!.. – заорал Афонька, схватив гирю. — Уйди, а то как дам по кумполу!
Иван Алексеевич разыскал милиционера, но тот не проявил должного сознания и не пошел к Афоньке, сказав:
– Пусть себе торгует, раз уплатил за место.
А Иван Алексеевич попутно выяснил, что Афонька торгует стерляжьей молодью не первый день; где берет ее, неизвестно. Видимо, нашел в каком-нибудь затоне большое скопище.
Иван Алексеевич побывал в райисполкоме, но и там не поняли серьезности дела, сочли жалобу за пустяк. Вот и надумал он писать в газету, сначала в областную, по инстанции, беспокоить сразу «Правду» казалось ему неприличным.
Заметку напечатали, да еще с припиской от редакции. Что поднялось в районе! Афоньку немедля оштрафовали. Милиционерам было строго приказано следить на рынке за рыбной торговлей. Иван Алексеевич торжествовал.
Вскоре он послал в газету еще две заметки. Напечатали… Для самого себя нечаянно стал он селькором, и почтения к нему еще больше прибавилось у людей.
А с Афонькой разговор закончился в магазине, куда принес Иван Алексеевич почту. Афонька стоял в очереди за сахаром; ко всеобщему удивлению, был он трезвым, тихим и вперед не лез, как раньше. Увидев Ивана Алексеевича, смутился, поздоровался.
– Здорово, крестник, – отозвался Иван Алексеевич. – Слышно, поумнел ты малость. И хорошо, что зла на меня не держишь.
– Какое же зло, – кротко сказал Афонька. – Спасибо вам за науку… Только зачем же вы с полным именем и фамилией? Ведь мне теперь проходу нигде нет – все говорят: «Пропечатанный»…
Служба не казалась Ивану Алексеевичу тяжелой. Он к старости несколько высох, но без ущерба для здоровья; ходить ему легко было, а дорога стала для него мудрым собеседником.
Замечено, что люди подобной жизни, если они добры и отзывчивы к людям, устанавливают особую тесную связь и с природой, памятуя, что в конечном счете все мы дети планеты Земли и нет на Земле ничего нам не родственного. На такие мысли навел Ивана Алексеевича журнал «Знание – сила» двумя большими статьями: о возникновении солнечной системы и о развитии материи до человека. В раздумьях по этому поводу он обретал душевную твердость перед недалекой смертью. Как всякий старик, он часто думал о смерти, но по-особенному, по-научному, всегда прозревая за нею великую несомненность жизни, в которой каждое сегодня – только мост между вчерашним и завтрашним.
Дорога давала ему и время и простор для таких размышлений. Он выходил на берег, на глинистый крутояр, смотрел в эту русскую ширь, в бледно-синюю мглу на горизонте и думал о высоких судьбах своей Родины, о татарских дымных кострах над Окою, о русских дружинах, ожидающих наутро сечи, о своем безвестном предке, павшем, может быть, здесь под изогнутой татарской саблей. Думал и о будущем: о колхозном белокаменном городе, который встанет здесь при полном и окончательном коммунизме.