Пламенная, необузданная страсть, с которой Флёр отдавалась его любви и отвечала на нее, разожгла в графе Шартьере настоящий пожар и рассеяла последние сомнения в правильности того, что он задумал. Такое существо, как Флёр, не может быть стерто в порошок жерновами честолюбия и политических интриг. И пусть то, что он замышлял, станет последним делом его жизни, но он защитит ее — его суженую, его любимую. Как ужасно, что потребовалась смертельная опасность, чтобы он это осознал!
На вершине страсти взгляды их встретились. Флёр казалось, что она тонет в ночном зное, сжигающем ее изнутри. В экстазе, превосходившем все ранее ею пережитое, она выгнулась навстречу ему и ощутила в себе импульсы стихийной первобытной силы.
К этому моменту оба они напрочь отбросили от себя всю воспитанность и цивилизованность. Языческий, свойственный всякому живому существу, не связанный ни с каким временем процесс спаривания устремлял их друг к другу в необузданном порыве.
— Ты вся моя! Ты это чувствуешь?
— Я твоя!
Широко раскинув ноги, Флёр приняла его твердость в бархатисто-мягкие глубины своего женского естества. Ей хотелось его проглотить, пленить, не отпускать никогда. Для этого она напрягла все мышцы и, словно кошка, вцепилась концами пальцев в его плечи.
Ее движения привели графа в неистовство сладострастия, исключавшее всякую умеренность. Флёр почувствовала, как он, подложив ладони под ее таз, приподнял ее, чтобы прижать еще теснее к себе. Флёр ощущала мощный горячий кол, вновь и вновь буравивший ее плоть, возбуждая в ней все большее напряжение, накатывавшееся раскаленными волнами. И она всеми органами своих чувств отдалась этому стихийному мужскому урагану, а шквал оргазма обрушился на нее с силой сверкающей молнии, между тем как любимый излился каскадом в глубинах ее существа.
Обессиленная, оробевшая, в полном смятении, Флёр кое-как выбиралась из бури чувственных переживаний. Она лежала на изгибе его руки, а собственная накидка согревала ее обнаженное тело. Под своей щекой она ощущала пульсацию живой кожи, а ее сдавленный вздох нашел отклик в его сдержанном смехе.
— Мне кажется, что у моей львицы нет больше сил. Спите, сердце мое, я буду охранять ваш сон. Ничего дурного случиться не должно…
— Не покидайте меня, — выдохнула Флёр. — Я больше не вынесу вашего отсутствия.
— Я с тобой, сердце мое! Спи…
Этого полного любви обещания оказалось достаточно, чтобы ее чудесное тело расслабилось, а сон придал чертам Флёр облик невинности, который резко противоречил присущей ей жажде страсти. Она не знала, что ее супруг в последующие часы не сомкнет глаз.