Настороженные глаза графа выискивали в лице следователя подтверждение робкой надежды на то, что ему верят.
И кажется, нашли: Хабекер хмурился.
— Когда Больц познакомил вас со Штраух? спросил Хабекер, листая бумаги.
— Ну, я не помню точно — обрадованный проблеском надежды, быстро сказал Топпенау и осекся - так остро сверкнули глаза Хабекера.
— Почему вы замолчали? Отвечайте!
— Но... Это нечестно! Вы ставите мне ловушки! Больц не знакомил меня со Штраух! — спохватился граф.
— Лжете! Только что проговорились и снова лжете! Так когда? В тридцать пятом? В тридцать седьмом? В тридцать девятом?
— Я протестую!
— Вы будете отвечать?
— Я отвечаю, но...
— Когда Больц познакомил вас со Штраух?
— Он меня не знакомил!
— Запутывая следствие, вы отягощаете свою вину! Больц был знаком со Штраух, и он познакомил вас. Когда?!
— Из факта их знакомства нельзя делать вывод, что я тоже был знаком со Штраух и что нас знакомил Больц; Это неверно!
— А кто вас познакомил со Штраух? Быстро!
— Но... Я не помню...
— Отвечайте на вопрос!
— Может быть, кто-нибудь из бывших сотрудников польского посольства...
— Кто именно? Где? Когда?
— Я сказал, что не помню.
— Вам придется вспомнить... Итак, вы утверждаете- Что из факта знакомства Больца и Штраух следует что Больц знакомил вас с Штраух!
— Да, утверждаю!
— А откуда вам известно, что Штраух?
— Но вы сами сказали
— Я этого не говорил! Вы опять лжете! Еще раз- когда Больц познакомил вас со Штраух? Учтите, нам все известно! Я лишь проверяю вашу искренность!
— Больц нас не знакомил!
Фон Топпенау понял, что рассчитывать на доверие нельзя: он уже едва не попал впросак, обманутый сочувственной миной следователя. Еще одна такая ошибка - и конец!..
Но, вступая в поединок с Хабекером, отметая обвинения, утаивая истину, фон Топпенау не мог совершить одного: перестать быть самим собой. С самого начала допроса он бессознательно заботился не о том, чтобы выиграть схватку, а только о том, чтобы вызвать сочувствие, расположить к себе, спасти жизнь. Ничего, кроме собственной жизни! Самого дорогого, что у него имелось.
Он чувствовал себя одиноким и покинутым.
Слова Хабекера, утверждавшего, будто он, фон Топпенау, оказался всего-навсего игрушкой в руках Больца, служившего в советской разведке, вызвали в душе графа полное смятение. Он готов был поверить в возможность такого поворота событий.
Воображение услужливо нарисовало оскорбительную картину: Больц и Штраух, получив очередную информацию, смеются над околпаченным простофилей!
Вспомнил: требования устроить встречу с представителем Интеллидженс сервис постоянно наталкивались на твердый отказ Больца. Тот заявил, что не в правилах английской разведки устанавливать непосредственный контакт с агентом, занимающим столь высокое положение-Нужно промежуточное звено...