И тащишься, тащишься по клейкой духоте темного леса, куда тебя ведет сладкий голосок несовершеннолетней мучительницы, сдерживая из последних сил позывы заорать в голос от жары и усталости, от голодухи и общей беспросветности. Потому что все равно надо тебе идти, нести, терпеть и не падать. Со всех сторон ты связан. Своей нерушимой и непререкаемой силой, дурацкой упертостью, доверчивостью и от доверчивости простоватостью, всем сюжетом распроклятой этой жизни повязан крепко-накрепко, и ничего тебе больше не остается.
Да и то сказать, Машенька еще туда-сюда. Вон уже вышел из дому, заткнув за пояс топор, хитрожопый и энергичный, совершенно безжалостный мужик с жестким бесцветным взглядом, в драном зипуне, который мужик очень скоро будет манить то вершками, то корешками, оставляя неизменно в дураках и поджидая момента, когда можно будет чем-нибудь исподтишка продырявить твою облезлую, но еще вполне годную на коврик шкуру и выключить для тебя навсегда твой Мировой Свет.
— Пап, ты куда на ночь глядя? — спрашивает дочь.
— На работу, милая.
— А что надо делать?
— Надо одну девочку сделать знаменитой.
— Просто девочку?
— Да, совсем обычную девочку. У нее все есть, но мама ее хочет, чтоб она прославилась.
— А как просто девочек делают знаменитыми?
— Ну по-разному бывает. Как наш начальник придумает, так и делают. Вот эту девочку придумали спасти от злодеев, и она попадет в газеты на самый верх колонки о происшествиях. Мы надеемся, что новость перепечатают в других газетах и девочку покажут по телевизору.
— Уй, круто, пап. Твой начальник выдумщик. А ты кто будешь? Спаситель?
— Нет, милая, я буду злодей. Спасать будут другие. Я их даже не знаю, они не у нас работают.
— Пап… а это не опасно?
— Не беспокойся, милая, все будет хорошо.
Он застегнул серое пальто в клетку, покрепче нахлобучил серую фетровую шляпу, прикрыл дверь поплотней и поковылял в плохо освещенные сумерки. Он был близорук, и, чтоб ему не ошибиться, клиентке велели надеть что-нибудь яркое. Например, шляпку или беретку.
«Идиотская работа, но семью ж надо кормить», — подумал он, вглядываясь в редких прохожих, боясь пропустить обычную девочку в красной шапочке на голове.
Милиционеры в другом конце улицы тоже ждали, сняв с предохранителей табельное оружие.
Принцесса не любила каникул. Особенно зимних, и особенно если их надо было провести в кругу семьи. И у нее на то была масса причин. Принцесса не любила родного замка архаической постройки, где в ванную надо было тащиться через длинный-предлинный коридор, а потом, выстояв целую очередь среди заспанных и растрепанных сестер, повертеть старинный медный кран и долго ждать, пока польется горячая вода. Принцесса не любила отцовскую библиотеку, где самые свежие журналы были ровесниками ее дедушки, Принцесса не любила бального зала, освещаемого коваными люстрами с пошлыми хрустальными подвесками. Принцесса не любила замкового парка, где в любое время года толпы туристов громко восхищались его миниатюрностью. И еще многое принцесса не любила в столице королевства, где всего две улицы, Продольная и Поперечная. Замковую она и за улицу не считала, поскольку на короткой Замковой помещались три сувенирные лавки, турагентство и будка караульного гвардейца, а затем Замковая плавно перетекала в Продольную.