Приехали эсэсовцы, начались обыски, грабежи, погромы. Всех евреев загнали в особые лагеря. В Звенигородке был лагерь для негодных к труду. Там заперли стариков, больных, женщин с грудными детьми и детей до четырнадцати лет.
Кто мог работать, попал в лагерь возле станции.
6 октября 1941 года в Екатеринополе расстреляли первую партию: коммунистов, колхозный актив, много евреев.
Всех, кто был в Звенигородском лагере, убили в апреле 1942 года. Убили восьмидесятилетнюю Хану Лернер за то, что она слишком стара, и младенца Мани Финенберг — ему был месяц от роду — за то, что он слишком молод.
В лагере у станции долго мучили, заставляли работать по восемнадцать-двадцать часов в сутки, издевались. Девушек насиловали. Стариков пороли розгами. Наконец, осенью 1942 года расстреляли всех — из Екатеринополя, Шполы, Звенигородки — 2000 человек.
Ты помнишь старого парикмахера Азрила Прицмана? Ему было семьдесят лет. Он крикнул перед смертью: ”Стреляйте в меня! Мои сыны отомстят”. Его пять сыновей на фронте. А бондарь Голиков! Восемьдесят лет ему было, а они его ранили, он приподнялся, окровавленный, и закричал: ”Гады, стреляйте еще! Одной пулей меня не возьмете!” Двадцать восемь родственников Голикова на фронте — сыновья, внуки, зятья, племянники.
Первый наш колхозник, старый Мендель Ингер, гордо встретил врага. Это было в первый день, когда пришли немцы. Менделю было семьдесят лет. Он не хотел с ними разговаривать. Его сразу расстреляли.
Я был у могил, и я как будто видел родных, земляков; они мне говорили из-под земли: ”Мсти!” Я обещал, что отомщу. Дважды в жизни я присягал на верность своему народу: когда мне вручили мою грозную боевую машину, и второй раз — у могил Екатеринополя.
Абрам Грановский