Эш вдруг почувствовал, что вот-вот расплачется. В ногах появилась неприятная слабость, руки дрожали. Он видел, что и отец едва сдерживает слезы.
— Ладно, папа, мне пора ложиться. Спасибо тебе за все. Кстати, бумаги лежат в столовой под цветами. Спокойной ночи.
Филип кивнул.
— Я здесь приберусь, чтобы Тули не пришлось отвлекаться утром. Поднимусь через несколько минут. — Он подождал, надеясь, что сын предложит помощь, а когда Эш вышел из кухни, глубоко вздохнул и закрыл дверь. Сердце колотилось, а в голове крутилась одна мысль: «Что же это я наделал?»
Он опустился на стул, потер ладонью лоб. Приготовил вторую чашку кофе и, выпив ее, снова поставил воду на огонь. Огляделся, словно давно не был на кухне. Вообще-то, он действительно редко заходил сюда. Когда все изменилось? Чисто, уютно, по-домашнему тепло. Мысль о том, что все это сделала Салли, а не Тули, заставила его поежиться. Льняные занавески на окнах с красными кистями, в тон им подушки на деревянных стульях. На подоконниках небольшие глиняные горшочки, выкрашенные в красный цвет, с какими-то незнакомыми ему цветами. Другие горшки, медные, свисают с потолка, в них пышные растения с ярко-зелеными сочными листьями. Интересно, кто поливает их, кто подрезает стебли? На полу огромный плетеный ковер. Сияющая посуда на полках. В вазе, стоящей точно в середине стола, свежие, недавно срезанные цветы. Наверное, из оранжереи, которую Салли построила специально для того, чтобы Чу выращивал их там круглый год и отправлял в Санрайз. В доме на горе всегда стоял аромат свежести. Внимание его привлекли громадный, сложенный из камня камин и два кресла-качалки. Когда-то Салли настояла на том, чтобы купить их, хотя ее мать уже умерла. Многие годы они стояли в комнате для гостей, как бы напоминая о несбывшейся мечте. Потом кресла исчезли, и только сейчас он понял, что их перенесли сюда.
Филип опустился в кресло, закрыл лицо руками, не сдерживая больше слез. Он плакал о том, что было, что не сбылось, о том, что может случиться. Что будет теперь, когда Эш уедет? Не даст ли ему Салли пинка под зад? Останется ли Саймон с матерью, открыто перейдя на ее сторону? Да, вероятно, именно так и случится. Не в первый уже раз Филип сравнил обоих сыновей. Саймон так напоминал его самого, что это иногда пугало. Уже в четыре года мальчик потянулся к учебе. Тогда Салли умоляла его заняться сыном, но он отказался, мотивируя тем, что ребенку нужна школьная система. Мать восприняла это как пощечину себе и наняла для сына учителя. Саймон быстро догнал и перегнал брата, перескочив две ступени. Он был скромен, стеснителен, любил читать и писать стихи. Наблюдая за ним, Филип в душе иногда плакал от нежности, но Саймон… Саймон знал только маму.