Сейчас победу должно было одержать не искусство. Не сила влияния на умы современников. В нем Савина никогда не могла бы сравняться со Стрепетовой.
Сейчас побеждало умение властвовать. Расчет. Уверенность в своем положении. И, главное, — безотказная поддержка начальства.
Стрепетова делала промах за промахом. И сама приближала развязку.
Борьба шла яростная. Ее драматичный исход был предрешен. Уступить поле сражения, хотя бы на самый короткий срок, Савина не хотела. Для этого нужно было великодушие, которого у нее не нашлось. Она боролась наверняка и не зря считалась опасным врагом.
Но куда более опасен оказался человек, которого Стрепетова считала едва ли не лучшим другом. Его внимание и деятельная забота таили угрозу. Его участие было страшнее вражды. Его защита, а он защищал горячо и отважно, могла под конец обернуться бесчестием. За его интенсивную помощь не сразу, порой бессознательно, но всегда приходилось расплачиваться.
Пожалуй, ни за одно из своих заблуждений, несчастий, ошибок — ни за что в жизни Стрепетова не расплатилась так дорого и так непоправимо жестоко.
Эта дружба была неестественна, даже парадоксальна. Она перепутала многие из страниц биографии Стрепетовой. В каких-то ее современников эта странная дружба вселила сомнение, скепсис.
И для этого находились достаточно веские доводы. А биографы чаще всего обходили зияющее противоречие, не вдаваясь в оценки. И, конечно же, было бы проще всего отмахнуться от этих досадных страниц. Или даже изъять их для удобства концепции, как будто их вовсе и не было.
Но ни вычеркнуть эти страницы, ни изъять их нельзя без того, чтоб изъять одновременно и горькую правду. Выбросить эту дружбу из жизни Стрепетовой так же невозможно, как невозможно произвольно вычеркнуть историю печальной и очень трагичной войны двух актрис.
В этой нелепой войне у каждой были сторонники. У Савиной их было значительно больше, и они обладали неизмеримо большим могуществом. Самым влиятельным из сторонников Стрепетовой оказался Суворин.
Тот самый Суворин. Знаменитый хамелеон русской дореволюционной печати. Лукавый политик и опытный, насквозь прожженный делец. Азартный игрок и холодный, себе на уме, царедворец. Умнейший, расчетливый циник, ловкач, карьерист и страстный, влюбленный в театр поклонник искусства. Готовый помочь меценат, привлекавший своей широтой и участием к людям. И он же, умнейший и хитрый, как Макиавелли, умелый растлитель умов и человеческих душ.
При этом он был обаятелен, красноречив и в своих увлечениях искренен. Но искренность, увлечение, любая влюбленность для Суворина составляла часть его житейской программы.