— У них есть мозги, а у меня — сердце. Они способны создавать богатство, а я способен любить. Разве моя способность не превыше? Разве не ее признавали главенствующей на протяжении многих столетий истории человечества? Почему же они не признают ее?.. Почему они так уверены в собственном величии?.. А если они велики, а я нет, разве это повод не здороваться со мной за то, что я не велик?
— Разве это не акт гуманизма? Что за заслуга в том, чтобы уважать человека, который того заслуживает, это будет элементарным признанием его заслуг… Выражение незаслуженного уважения — вот высший жест милосердия. Но они неспособны на милосердие. Они не гуманны. Они не сочувствуют нуждам других… или их слабости. Не сочувствуют… не испытывают жалости.
Она мало что понимала из его слов, но догадалась, что он несчастлив, что кто-то причинил ему боль. Он видел сострадание в ее глазах, происки его врагов вызывали в ней бурное негодование; он ловил ее взгляд, предназначающийся героям, взгляд, дарованный ему женщиной, способной на эмоции, на преклонение перед его талантами.
Сама не зная почему, Черрил была уверена, что она — единственная, кому он может признаться в своем страдании. Она воспринимала это как оказанную ей честь, как еще один подарок.
«Единственная возможность стать достойной его, — думала она, — никогда ни о чем не спрашивать».
Однажды он предложил ей денег, и она отвергла их с такой яркой вспышкой гнева во взоре, что больше он не делал подобных предложений. Гневалась же она на себя: неужели она совершила какой-то поступок, заставивший его подумать, что она из таких?
Она боялась показаться ему неблагодарной за его отношение к ней, боялась смутить своей неприглядной бедностью. Черрил хотела доказать Джиму свое стремление оправдать его доверие, поэтому она сказала ему, что он, если пожелает, может помочь ей подыскать работу получше. Он ничего не ответил. Прошли недели, но она так и не дождалась того, чтобы он вернулся к этому вопросу.
Она упрекала себя в том, что обидела его, что он воспринял просьбу как попытку его использовать. Когда он подарил ей изумрудный браслет, она была слишком потрясена, чтобы понять значение подарка. Безнадежно стараясь не причинить ему боль, она уверяла, что не может принять браслет.
— Почему? — спросил он. — Ты ведь не продажная женщина, получающая обычную плату. Ты боишься, что я стану от тебя что-то требовать? Ты не доверяешь мне? — Он громко рассмеялся над ее растерянностью. Он улыбался с выражением странного удовольствия весь тот вечер, когда они пошли в ночной клуб, и Черрил надела браслет вместе со своим поношенным черным платьицем.