В последние годы жизни Одюбон страдал от буйного помешательства и умер в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, в Нью-Йорке.
— Интересная история! — воскликнул д'Агоста.
— Несомненно.
— И никто понятия не имеет, куда девалась «Черная рамка»?
— Похоже, что для исследователей творчества Одюбона это прямо-таки святой Грааль. Завтра я побываю в доме, где жил Арне Торгенссон, всего в пяти милях к западу от Порт-Аллена. Надеюсь найти там след картины.
— Если судить по датам, которые вы упоминали, то… — д’Агоста замолчал, пытаясь подобрать слова потактичнее, — ваша жена интересовалась Одюбоном и «Черной рамкой» еще до вашего знакомства?
Пендергаст не отвечал.
— Раз уж я вам помогаю, — сказал лейтенант, — нечего вам всякий раз замолкать, как только я касаюсь какой-нибудь щекотливой темы.
— Вы совершенно правы, — со вздохом согласился Пендергаст. — Похоже, Хелен была увлечена, а точнее — одержима, Одюбоном с самого детства. Ее желание узнать о нем как можно больше частично и привело к нашему знакомству. Видимо, больше всего ее интересовала «Черная рамка».
— Но для чего было скрывать этот интерес от вас?
— Она не хотела, чтобы я узнал, что наше знакомство состоялось не благодаря счастливой случайности, а было спланировано заранее — и довольно ловко. — Лицо у Пендергаста потемнело, и д’Агоста пожалел, что спросил.
— Наверное, она опасалась конкурентов, — заметил он. — Как она вела себя в последние недели? Нервничала, волновалась?
— Да, — медленно ответил Пендергаст. — Я всегда объяснял это проблемами на работе, подготовкой к сафари.
— А что еще необычного вы заметили?
— В те дни я совсем мало бывал в Пенумбре.
За спиной д’Агосты кто-то кашлянул. Опять этот Морис!
— Я только хотел предупредить, что иду спать, — сказал дворецкий. — Не будет ли каких распоряжений?
— Один вопрос, Морис. Перед нашей последней с Хелен поездкой я почти не бывал дома.
— Вы месяц провели в Нью-Йорке, — кивнул дворецкий. — Готовились к сафари.
— За время моего отсутствия Хелен не совершала каких-нибудь странных, нехарактерных для нее поступков? Быть может, она получила взволновавшее ее письмо или же ее расстроил какой-нибудь телефонный звонок?
Старый слуга задумался.
— Не припоминаю, сэр. Хотя она вообще нервничала, особенно после той поездки.
— Поездки? Какой?
— Однажды рано утром, часов около семи, я проснулся от шума ее мотора — он громкий был, помните? Она мне ничего не сказала, не предупредила — уехала невесть куда и возвратилась через двое суток, сама не своя. Что-то ее расстроило, но она и словом не обмолвилась — ни куда ездила, ни что произошло.