— Мне бы в батальон, товарищ лейтенант, чтобы на боевые. А то и медали нет. Как без нее домой? Вон хлопец Юрка Железнов, земляк мой, уже знак нагрудный получил. Грит, командир обещал к медали представить. Юрка — бэтээрщиком. На все боевые ходит.
Евграфьев искоса смотрел на курносого Леху, такого нескладного в большой куртке, с пузырящимися над сапогами штанах, качал головой и откровенно признавался:
— Я бы сам отсюда ушел. Даже не за медалью.
Разговор затухал.
Хмурый, с вечно злым и недовольным лицом, майор Митреев вонзал в подошедших маленькие, утонувшие в круглых щеках глазки.
— Почему долго? — и неясно было, к кому он так обращается: к Машталиру или к Евграфьеву. — Водила, к машине! Евграфьев, обслуживание техники, потом занятия, проконтролируете обед.
С лейтенантом командир вел себя подчеркнуто официально, тем самым устанавливая дистанцию, которую Евграфьеву преодолеть было не дано. Впрочем, лейтенант держался независимо, без ложного подобострастия и не выказывал желания уменьшить расстояние, разделяющее командира и подчиненного.
Это чрезвычайно бесило майора. «Умник» раздражал командира неимоверно. Митреев давно бы избавился от лейтенанта, если бы не был Евграфьев хорошим специалистом и работягой, каких поискать еще надо.
Лейтенант тащил на себе всю технику подразделения, в то время когда те, кому этим надлежало заниматься в первую очередь, постоянно шныряли по городу, выполняя «конфиденциональные» поручения высокого штабного начальства.
Поначалу Митреев хотел приблизить лейтенанта. Они даже водки выпили в один из вечеров после приезда Евграфьева в Афганистан.
Тогда майор долго наставлял новичка, учил специфике местной жизни и попутно пытался выведать, кто же так удачно впихнул Евграфьева на эту должность, где на самом деле скрывается «лапа» лейтенанта. Но так ничего и не разнюхал.
Некоторое время Митреев заигрывал с офицером, ожидая, что «лапа» проявится сама. Но она не подавала признаков жизни, а лейтенант оказался принципиальным и отказался ставить подпись под липовым актом о списании дизельной станции.
Митреев изменил отношение к лейтенанту. Но сверху никакого отката не было, и майор начал давить лейтеху. Опять тишина. Тогда Митреев, уверив себя в ложности предыдущих опасений, стал вбивать Евграфьева в землю, отыгрываясь, наверное, за все предыдущие страхи.
Лейтенант молча выслушал майора, козырнул и пошел к машинам.
Прошло два дня.
Утром после завтрака в комнату влетел Ромкин и заорал: «Слышал?!»
Евграфьев с кровати поверх книги, которая краем упиралась в грудь, взглянул на прапорщика, раскрывшего рот и выкатившего глаза.