Я знаю, господа судьи, насколько странной может показаться вам моя речь, но еще раз прошу вашего внимания. Мне нужно дать вам представление о тех шести месяцах, которые предшествовали возвращению в Европу четы Вотье.
Начнем с того, что Вотье и его жена заставили всех поверить, будто они никогда не были знакомы с жертвой. Они оба солгали. На этот раз защита совершенно согласна с прокуратурой, которая утверждает, что Соланж и Жак Вотье хорошо знали Джона Белла. Вчера утром мне подтвердили по телефону из Нью-Йорка, что молодой американец, хорошо известный во французских кругах в Соединенных Штатах, проникся дружескими чувствами к супругам Вотье. В. том, что эти чувства были взаимными, уверенности нет. Исключительно для того, чтобы иметь точное представление о характере взаимоотношений между этими тремя лицами, мне представляется необходимым взять дополнительные показания у Соланж Вотье. Я прошу господина председателя снова пригласить свидетельницу.
— Суд удовлетворяет требование защиты, — заявил председатель Легри, коротко посовещавшись с заседателями и после того, как генеральный адвокат утвердительно кивнул головой.
Молодая женщина снова вышла к барьеру, не скрывая удивления.
— Мадам Вотье,— продолжал старый адвокат, подходя к застывшей в напряженном ожидании свидетельнице,— надеюсь, вы не рассердитесь на защитника мужа за то, что он вызвал вас сюда во второй раз. Это было совершенно необходимо для того, чтобы наконец достигнуть общей стоящей перед нами цели: оправдать Жака. Для начала позволю себе напомнить вопрос, заданный вам председателем Легри во время первого показания: «Вспомните, мадам, за время пятилетнего путешествия по Соединенным Штатам вам никогда не случалось встречать жертву — Джона Белла?» Вы ответили отрицательно.
Так вот, как бы тяжело это ни было для меня, считаю своим долгом сказать вам, что вы солгали, мадам Вотье. Вы очень хорошо знали этого Джона Белла более года. Он представился вам и вашему мужу после одного из ваших выступлений в Кливленде, Он сразу произвел на вас приятное впечатление. Но и то сказать: разве он не старался изо всех сил облегчить ваши переезды и пребывание в городах, где вы выступали? Разве его любезность не доходила до того, что он сам возил вас на автомобиле? Разве не было приятным его внимание по отношению к вам? И случилось то, что неизбежно должно было случиться: ведь молодой американец был красив. Разве не было у него сравнительно с вашим мужем неоценимого преимущества — он мог видеть вас? Он пожирал глазами ваше лицо, вашу изящную фигуру, в его взгляде выражалось неукротимое желание нормального здорового янки по отношению к красивой французской женщине. Несмотря на безграничную нежность к мужу, вы не смогли до конца привыкнуть к мысли, что именно он, единственный, так никогда и не увидит вас, в то время как глаза всех других могли наслаждаться вашей красотой. Во время первого показания вы, мадам, произнесли ужасную фразу: «В моей нежности было слишком много жалости. Людей, к которым испытывают жалость, не любят! Им сострадают!»