Я сожалею, Жак Вотье, что должен сегодня все это сказать, не щадя вас, без обиняков, но могу ли я иначе? Ваше лицо становится все более несчастным, страдальческим. Умоляю вас, Вотье, сохраните самообладание, на которое вы способны,— а вы доказали уже, что способны, обвиняя себя в преступлении, которого не совершали,— чтобы дослушать мою речь, самую, может быть, неблагодарную из всех, какие приходилось произносить защитникам. Нужно, чтобы вы знали, что Соланж решилась выйти за вас замуж только после разговора Ивона Роделека с ней, после его настойчивой просьбы.
Соланж вышла замуж за вас только из жалости, вы же были безумно влюблены в нее.
Это было, как нам здесь сказал добрый брат Доминик, единственное незабываемое событие в истории института. Вспомните о странной церемонии в часовне, где служками были глухонемые, а певчими — слепые. Великолепную проповедь священника вы, Соланж, переводили пальцами на фалангах Жака. И то же самое —на каждой скамье в часовне: слепой переводил соседу — глухонемому. Вы даже не знали тогда, Соланж Дюваль, плакать вам или смеяться. Смеяться — не от радости, но нервным смехом над трагикомизмом этой церемонии, главной героиней которой были вы. Плакать — от мысли, что вы на всю жизнь связываете свою судьбу со слепоглухонемым. Вот такие мысли одолевали вас, когда после окончания церемонии вы проходили под руку с Жаком сквозь живой коридор присутствующих — суровых воспитателей в черных сутанах и обделенных природой воспитанников. На возвышении за органом сидел Жан Дони, и исполняемый им свадебный марш казался вам насмешкой. И если вы на секунду поднимали опущенные под фатой глаза, то, может быть, для того, чтобы встретиться с чьим-нибудь юным взглядом, живым и внимательным, жадно устремленным на ваше лицо, взглядом, горящим желанием, которого вы никогда не увидите в мертвых глазах мужа.
Ваши страдания в этот день были невыносимы. Дальше вам становилось еще хуже: из этого ужасного свадебного путешествия вы вернулись в отчаянии. Каждый час этого путешествия добавлял вам муки. Вам нужно было собрать всю волю, чтобы преодолеть физическое отвращение, не убежать, когда слепоглухонемой муж хотел заключить вас в объятия.
А была еще первая ночь, которая никогда не изгладится из вашей памяти,— тогда вы впервые осознали значение вашей жертвы. Вы поняли, что до замужества все казалось простым и легким, потому что в воображении любое препятствие кажется преодолимым. Но в момент, когда надо было перейти от красивой мечты к жестокой реальности, вам открылась ущербность вашего мужа. Признайтесь, Соланж Вотье, что тяжело, когда вас целуют губы, неспособные произнести слова любви, тяжело видеть перед собой лицо с невидящими глазами. Любовный акт в таких условиях может вызвать только отвращение. Быстрее, чем вы думали, — а думали ли вы об этом в жертвенном порыве, который заставил вас