Уехал Хабило ещё через час, обнадёженный. С собой увёз два заявления, паспорта и трудовую книжку Пашуты.
— Прямо не знаю, что думать, — развёл руками Спирин, когда они его окончательно отправили. — Переродился на глазах Хабило. Что ты с ним сделала, Варенька? Он же натурально чокнулся.
— Это она умеет, — вздохнул Пашута.
У РЕКИ
Три долгих дня они шли на север и наконец разомкнули круг, где могло нагнать их родное племя. Со слов Колода Улен знал, через пять-шесть переходов они должны выйти к большой реке. По ночам они спали в снегу, но не испытывали от этого больших неудобств. Другое их мучило. Прошлая жизнь со всеми заботами уже далеко отодвинулась, подёрнулась туманом, а будущее было вовсе темно. Впервые так остро они ощутили огромность подлунного мира и свою горькую затерянность в нём.
Ещё в большем недоумении был Анар. Возможно, поначалу он предполагал, что они отправились на какую-то долгую охоту, но по мере того, как удалялись от сельбища, не сворачивая, не соблазняясь аппетитными следами, мысль об охоте становилась сомнительнее. Анар начал нервничать. Он поскуливал, отставал или, напротив, забегал вперёд и с укоризной заглядывал в глаза Улену. Несколько раз прихватывал зубами за одежду, дёргал, напоминая, что дома остался раненый друг. Улен и Млава делали вид, что не понимают его знаков, и это Анара злило. Он вернулся бы один, но не решался нарушить волю Колода, который велел ему сопровождать безумную пару. Его задел нелепый приказ, но, согласившись, он не мог пойти на попятную. Однажды, измучившись в сомнениях, Анар опустился в снег и тяжко, безнадёжно завыл, отгоняя предчувствие неминуемой беды. Улен спросил с участием:
— Что, пёс? Кого зовёшь?
Анар угрюмо отвернулся. Но всё-таки ему полегчало. В близости людей, как он ни боролся с этим всю жизнь, таилось для него неизъяснимое очарование. Человеческие слова, когда в них не было угрозы, томили его душу, подобно мимолётному нежному воспоминанию. Он знал, что людей следует опасаться, они все коварны, кроме Колода и, пожалуй, этих двух, но всё равно звуки человеческих голосов имели над ним неодолимую власть. Он стыдился своей зависимости от людей, в юные годы пытался уйти от них, но всякий раз смутная сердечная тоска гнала его обратно к сельбищу. Позже, когда подружился с Колодом, желание жить отдельной, самостоятельной жизнью уже не возвращалось к нему. Старый охотник стал для него тем, что даёт смысл бытию. Это сошло на него как благодать. Вдруг он осознал всем существом, что для него проще раствориться навеки в зелёных травах, чем не видеть этого человека. Как же случилось, что им пришлось расстаться, и какую неведомую добычу они преследуют с таким медлительным упорством? Когда, когда услышит он вновь любимый голос?