Итак, у него появилось отвращение к своим друзьям. Кто же тогда составлял его окружение? Одни помпеянцы. Победив их, он же их и простил, а после того как простил, одарил и отдал все почести: Кассия сделал своим легатом, Брута — губернатором Заальпийской Галлии, Сульпиция — префектом Ахайи. Все ссыльные постепенно возвращаются и занимают прежние должности, в которых они состояли до гражданской войны.
Если у кого-то из бывших врагов и возникают проблемы, связанные с возвращением в Рим, то Цицерон тут как тут и все улаживает.
Поэтому Сенат посвящает Цезарю храм, в котором ставят статую, изображающую, как Он и Богиня пожимают друг другу руки; поэтому они голосуют за то, чтобы он сидел в золотом кресле, с золотой короной; поэтому ставят еще одну статую между статуями царей — Тарквинием Супербом[431] и Брутом Старшим; поэтому готовят усыпальницу в Померии, что до тех пор ни для кого не делали. Цезарь прекрасно понимает, что все эти почести можно считать скорее разрушительными, нежели созидательными, но кто посмеет поднять руку на Цезаря, если все они в нем нуждаются, все хотят, чтобы он жил как можно дольше и они жили при нем.
«Одни, — пишет Саллюстий, — думали, что Цезарь захотел покончить счеты с жизнью. Это отчасти может объяснить его безразличие к собственному и без того некрепкому здоровью, а также к предостережениям друзей. Он отказался от испанской гвардии. По его словам, лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти».
Его предупредили, что Антоний и Долабелла замышляют против него заговор, Цезарь лишь отрицательно покачал головой:
— Нет смысла бояться этих тучных и улыбчивых людей, скорее нужно бояться тощих и мрачных. — И указал на Кассия и Брута.
И наконец, когда как-то раз бывшие на его стороне придворные вздумали убеждать его, что Брут — организатор заговора. Цезарь отпарировал:
— Ох! — сказал он, дотронувшись рукой до своего тощего тела. — Пусть Брут повременит немного, пока это тело само не растворится.
Передо мной старый перевод Аппиана, он датируется 1560 годом, его автор — Клод де Сейсел. Читаю первые строки из XVI главы, в которых выражена удивительная мысль:
«После того как Цезарь завершил гражданские войны, он возвращается в Рим, показывается народу очень гордым и устрашающим, даже более устрашающим, чем все, кто был до него. Вот потому-то ему и были оказаны всевозможные почести и слава».
Сколь нравоучительны эти несколько строк и как ясно выражена наивная мысль автора. Разве все эти почести воздавались Цезарю только из страха? Сенатом — может быть, но не народом!