Бедная моя спина
Сестра! Принесите судно
Ich weiss nicht, was soil es bedeuten
Том! Ты где, Том?
Матерь Божия, молись о нас
Dass ich so traurig bin
Зову-зову, никто не идет
Болящим исцеление, грешникам прибежище
Том, ты здесь?
Ein Märchen aus uralten Zeiten
Сломала я ее, что ли, спину-то
Царица апостолов, Царица мучеников, молись за нас
Das kommt mir nichl aus dem Sinn[20]
Tom?
Лекарство погружает меня в холодные морские глубины.
— Температура, миссис Шипли. Градусник. Просыпаемся, открываем рот. Вот так…
Меня вытаскивают из сна, как рыбину из водоема.
— Что такое? В чем дело? Вы кто?
Я прекрасно вижу, что она в белом халате, но все равно поначалу не понимаю, где я. Наконец до меня доходит. Я в западне. Меня заперли здесь, и теперь мне уже не вырваться. Затем вспоминается и причина, и в тот же миг возвращается боль, мой незваный гость, и я хватают медсестру за руку.
— А-а…
— Больно? Доктор Корби велел давать вам обезболивающее по требованию. Подождите-ка, дорогая моя, сбегаю за лекарством.
Сестра произносит это так невыразительно, а «дорогая моя» звучит так обыденно из ее уст, что я даже не сомневаюсь: она сдержит свое обещание. Это вам не таблеточная медсестра. Она совсем другая: крупная, с проседью в каштановых волосах. Она не смотрит сверху вниз. Как мила мне ее деловитость. В то же время это лишает меня уверенности, ломает мой стержень, как всегда происходит, когда мне сочувствуют, и вот уже я позорно вишу у нее на руке и плачу, не в силах остановиться.
Она хлопает меня по содрогающемуся плечу.
— Ну ладно, будет вам. Все хорошо. Подождите минутку. Я сейчас.
Она приносит ослепительно-розовую таблетку, которую я выхватываю у нее из рук и глотаю. Наконец у меня получается взять себя в руки.
— Спасибо, сестра. Вы молодец.
— Это моя работа, — сухо говорит она, но сама улыбается.
Я вдруг понимаю, что это и правда ее работа. Нечего мучиться совестью. Это облегчение. Терпеть не могу чувствовать себя обязанной. Благодарной я умею быть не хуже других, но только не из-под палки. Она уходит, а я пытаюсь снова заснуть, но тщетно. Повсюду ходят люди, издавая целый набор утренних звуков: смачно зевают, шуршат постельным бельем, рыгают, пускают мощные потоки кишечных газов.
Женщина на соседней койке что-то мурлычет себе под нос, то и дело переходя на какую-то бессмысленную песнь.
— Лю-лю… — поет она.
Такая тощая — кажется, и встать-то не сможет, не то что передвигаться, но вот она осторожно выбирается из кровати и пускается в путь, согнувшись пополам и придерживая руками живот, как будто оттуда что-нибудь выпадет, если она его отпустит. Худоба ее ужасна: кожа да кости, ни дать ни взять ведьма из страшной сказки. Роста в ней не больше полутора метров, а в согбенном виде она вообще похожа на гнома — этакий призрак карлика, того и гляди испарится.