— Думаю, нужно сделать рентгеновские снимки, — говорит доктор, обращаясь к Дорис. — Я запишу вас. В четверг сможете?
— Да, да, конечно. А что за снимки, доктор Корби?
— Для верности, думаю, лучше бы сделать три. Почки конечно же, ну и желчный пузырь и желудок. Надеюсь, она сможет проглотить барий.
— Барий? Что еще за барий? — Меня прорывает, словно фурункул.
Доктор Корби улыбается.
— Это такой напиток, его нужно выпить, чтобы снимок получился. Очень похоже на молочный коктейль.
Лжец. Я знаю, что это будет сущий яд.
Мы возвращаемся домой в переполненном автобусе. Девочка-подросток в бело-зеленом полосатом платьице, юная и свежая, как молодое деревце, встает и уступает мне место. Какая умница. Я спешно киваю в знак благодарности, боясь показать свои неуместные слезы. И снова становится так странно от того, что глаза мои оставались сухими, когда умирали мои мужчины, а сейчас изливают соленую воду по такому банальному поводу. Нет этому объясненья.
Я сижу прямо и неподвижно, не глядя по сторонам, как дешевая гипсовая фигурка в витрине лавки безделушек.
— Мы хотели прокатиться на машине после Ужина, — говорит Дорис. — Не хотите с нами?
— Куда?
— Да просто куда-нибудь за город.
Я киваю, но голова моя занята совсем другим. Пытаюсь найти ответы на свои вопросы. Как же трудно порой сосредоточиться на главном. Всегда что-то мешает. Никогда у меня не было возможности остаться наедине с собой и подумать, вот в чем моя беда. Неужели Бог один, а все видит? Я представляю Его в ореоле пречистого сиянья, в коротеньком белом пиджачке, с белой и масляной, как цинковая мазь, улыбкой: Он сидит на небесах и обращает космический или комический ледяной взор на то, что Его заинтересует. Или нет: у Него много голов, целый комитет, и все они спорят и пререкаются друг с другом. Но я не могу сосредоточиться, ибо одновременно думаю о том, что такое барий, какой у него вкус и стошнит ли меня от него.
— Ну так что — едете? — говорит Дорис.
— Что? Куда?
— За город. Я же говорю: мы хотели покататься после ужина.
— Да, да. Конечно, еду. Что ты спрашиваешь одно и то же? Я уже сказала — еду.
— Вы не говорили. Просто хочу знать наверняка. Марв терпеть не может, когда передумывают в последнюю минуту.
— О Боже. Никто не передумает. Нечего на меня наговаривать.
Глядя в окно, она говорит себе под нос:
— Угу, а к ужину забудет, и опять все накроется медным тазом.
После ужина меня загружают в машину, и вот мы уже катим по дороге. Я сижу на заднем сиденье одна. Окруженная со всех сторон мягкими подушками, я чувствую себя яйцом в надежной упаковке. Однако я рада, что мы поехали. Обычно у Марвина после работы уже ни на что нет сил. Вечер выдался чудесный, прохладный и ясный. На фоне чистого неба отчетливо вырисовываются горы: те, что поближе, кажутся ярко-голубыми — цвета человеческих глаз или перьев сойки, а те, что подальше, — все больше туманно-фиолетовые, словно привидения.