Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина (Басинский) - страница 137

— Тогда не надо было говорить, — иронически возразил Максим Максимыч. — Теперь мучиться буду, ночами не спать.

— Шутки в сторону! — рассердился генерал. — Я сказал это для того, чтобы ты слепым кутьком в угол не тыкался, а имел всю информацию. Очень я надеюсь на тебя, Соколов! Распутай мне это дело. Третьего мне ищи! Слышишь — третьего! Если это Вирский, то еще полбеды. Но сдается мне, что не он. Вирский — трус. Он бы против меня пойти не рискнул.

Ваню Половинкина, одетого в белую рубашку и новые шорты с гольфиками, подвела к капитану приятно улыбавшаяся воспитательница детского приюта имени Александра Матросова.

— Вот, Ванечка! С этим дядей ты будешь жить.

— Ты кто? — спросил шестилетний парень, строго глядя на Соколова.

— Я-то? — растерялся Максим Максимыч. — Я-то человек. И ты, Ваня, тоже человек. Вот и будем мы с тобой вместе жить, по-людски.

— Угу, — согласился Ваня и заплакал, уткнувшись носом в живот капитана.

Пресвитер небольшой церкви на рабочей окраине Питсбурга пастор Браун поздно вечером сидел в саду в плетеном кресле и при свете ночного фонаря читал свою любимую Книгу Ионы.

«…встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня. И встал Иона, чтобы бежать…»

По правде говоря, место, где сидел пастор Браун, назвать садом можно было только из уважения к седовласому старичку, посадившему и вырастившему этот сад своими руками. На маленькой песчаной площадке перед домом он насыпал плодородной земли, собственноручно навозив ее тачкой с клубничных плантаций, посеял «мавританский» газон, разбил клумбочки и высадил пятнадцать карликовых деревьев с экзотическими названиями, записанными в особую книжицу. Эти саженцы пастор Браун за немалые деньги купил в главном ботаническом саду штата Пенсильвания, и за двадцать лет они подросли ровно на десять дюймов.

Но пастора Брауна не огорчал их медленный рост. Он помнил то, что говорил ему продавец: «Эти деревья растут так же незаметно, как наши близкие, которых мы видим каждый день, и живут столько же, сколько они».

Пресвитера не смущало, что садик выходил на проезжую улицу и с наступлением темноты, при свете внутреннего фонаря, представлял собой освещенную сцену, где пастор был единственным актером, игравшим роль одинокого старика, расположившегося в кресле с Вечной Книгой. После смерти Долорес таким же душным летним вечером, когда она бросилась за незнакомой кошкой и была сбита будто с небес свалившимся огромным грузовым «фордом», пастор Браун почему-то еще больше привязался к этому месту. Злополучная кошка, не получившая при столкновении с грузовиком ни единой царапины, стала его любимицей и сейчас лежала, свернувшись, у него на коленях и мурлыкала, заглушая стрекот цикад. Старику нравилось сидеть на глазах редких вечерних прохожих. Это скрашивало его одиночество.