Он показал на Бурого.
— Это почему еще?! — рыкнул тот. — Пашем поровну, в грязи копаемся поровну, и деньги надо делить тоже по справедливости.
— Так это же и есть справедливость, — втолковывал ему Кольчуга. — Скажи спасибо еще, что сидишь с нами за столом, будто равный, а не лопаешь помои в хлеву вместе с упряжными волками.
— Я такой же орк, как вы.
Бурый недобро поднялся, его лицо побледнело и стало серым.
— Ишь, как заговорил, — развеселился Кольчуга. — Не орк ты, а болотная жаба, ходячее невдомедвие.
Он глянул в сторону стойки, хозяин куда-то вышел.
— Лучше принеси мне еще эля, а то, вишь, расплескал я свой из-за вас двоих, недоумков.
Бурый сморщился, вжал голову в плечи и вышел из-за стола. Подле Кольчуги он на мгновение задержался, оскалил острые зубы, потом сделал еще шаг и внезапно всадил кинжал прямо Шраму в затылок.
— Деньги будем делить по-новому! — прорычал орк.
Он куда охотнее заколол бы другого, но знал, что тонкое лезвие не пробьет серебряных звеньев, а у кирасы и воротник был невысокий.
Мертвый наемник упал лицом прямо в миску с человеческим мясом.
— Эй! — заорал трактирщик-хобгоблин. — Это вам что, спригганская пивная?
Он взмахнул огромной метлой.
Вместо прутьев на ней извивались длинные шипастые змеи, а рукоятью был толстый серый питон.
— Ну-ка, убирайтесь отсюда!
Бурый уже косолапил к выходу.
Он привык, что его отовсюду гонят, и даже гордился, если огребал за свои поступки, а не за цвет.
Кольчуга опешил.
Орк замер враскорячку на табурете. Глаза наемника выкатились, клыкастая челюсть низко отвисла, и стали видны гнилые зубы.
— Мене? Мене-то за шо?! — истово зашелся он. — Я ж ничего не делал.
— А ну пошел отсюда! — рычал хобгоблин.
Он хлестнул Кольчугу метлой.
Змеи вцепились в орка, терзая ему лицо. Острые шипы погрузились в кожу. Мародер завыл и кинулся прочь, гремя табуретом, скользя и падая на узких ступенях лестницы.
Никто не вмешивался.
Все здесь уже давно отказались от своих прежних законов, но, низвергая старый порядок, ты всегда склоняешься перед новым, даже если сам не осознаешь этого.
Убивать в таверне было нельзя и в переулке поблизости — тоже. Если бы орк начал сопротивляться, другие быстро раскроили бы ему череп.
Люди всегда живут по жестким, хоть и неписаным, правилам, и власть бывает очень неэффективна, если, вместо того чтобы использовать эти обычаи, как попутный ветер, тщится навязать новые.
Дверь за мародером захлопнулась.
— Ишь, понаехали, — бормотал хозяин-хобгоблин. — Раньше такого не было.
Я подошел к убитому орку.
Легко провел пальцем по его лбу.
Тело степняка содрогнулось, он медленно приоткрыл опухшие, кровянистые глаза.