«Доррит», — вдруг подумала я. Она перешла от мелкого воровства моих сережек к крупному — сумке. И я бегом направляюсь к ее комнате. На этой неделе Доррит вела себя тихо, что само по себе подозрительно. Сейчас она лежит на кровати и разговаривает по телефону. На стене над кроватью — постер с изображением кошки, висящей на ветке дерева. «Держись изо всех сил», — гласит подпись.
Доррит прикрывает рукой микрофон телефона:
— Да?
— Ты не видела мою сумку?
Она отводит взгляд, что заставляет меня задуматься, что она действительно виновата.
— Какую сумку? Твою кожаную авоську? Я думаю, что видела ее на кухне.
— Мамину сумку.
— Эту… нет, не видела, — излишне невинно отвечает она.
— Разве ты не заперла ее в своем шкафу?
— Ее здесь нет. — Доррит пожимает плечами и пытается вернуться к телефонному разговору.
— Не возражаешь, если я обыщу твою комнату? — осторожно спрашиваю я.
— Валяй, — говорит она. Ну и хитра же она, понимает, что если откажет мне, то только усилит подозрения. Я осматриваю ее шкаф, комод, смотрю под кроватью. Ничего.
— Видишь? — триумфально говорит Доррит в таком тоне: ну-я-же-тебе-говорила. Но и в этот самый момент ее взгляд падает на гигантскую плюшевую панду, которая сидит на кресле-качалке в углу комнаты. Этот медведь — ровесник Доррит, это был подарок от меня на ее рождение.
— О нет, Доррит, — говорю я, качая головой. — Только не мистер Панда.
— Не трогай его! — кричит она, вскакивая с кровати и бросая телефон. Я хватаю мистера Панду и убегаю. Доррит следует за мной. Что-то мистер Панда стал подозрительно тяжелым, замечаю я, втаскивая его в свою комнату.
— Оставь его, — требует Доррит.
— Почему? — спрашиваю я. — Мистер Панда в чем-то провинился?
— Нет!
— А я думаю, да.
— Я обхожу медведя вокруг и вижу, что сзади он был распорот, а затем тщательно скреплен с помощью английских булавок.
— Что происходит?
К нам подбегает Мисси, с ее ног стекает пена.
— Это! — говорю я, расстегивая булавки.
— Кэрри, не надо, — плачет Доррит, когда я засовываю руку в игрушку. Первое, что я достаю, это серебряный браслет, который я не видела уже много месяцев. За браслетом следует маленькая трубка, с помощью которой курят марихуану.
— Это не моя… Клянусь! Это моей подруги, Шэрил, — настаивает Доррит. — Она попросила меня спрятать.
— Ага, — говорю я, передавая трубку Мисси. И затем мои руки нащупывают мягкую зернистую кожу маминой сумки.
— Вот она! — восклицаю я, с размаху вытаскиваю ее на свет, кладу на кровать… и мы втроем с ужасом смотрим на то, что когда-то было дорогой французской сумкой.
Она испорчена. Вся передняя часть с маленьким накладным кармашком, где мама хранила чековую книжку и кредитные карточки, заляпана розовыми пятнами, цвет которых точь-в-точь совпадает с тоном лака на ногтях Доррит. Я слишком потрясена, чтобы что-то сказать.