Леди Энид выругалась. Это всех потрясло.
— Как тебя зовут? — повторила она.
Последнее колебание, потом снова эта кривая улыбка.
— Прости меня. Мать назвала меня Торкелом. Я отзываюсь на это имя.
Рианнон смотрела, как эрлинг уходит с ее матерью. Он уже сказал, еще в ее комнатах, что его могли бы выкупить. Ложь, как сейчас оказалось. Хельда тогда сказала, что сомневается в этом, судя по его виду: старик, а все еще участвует в набегах. Хельда была старше, больше знала о подобных вещах. Она была также самой спокойной из них, она помогла Рианнон именно своим поведением. Они чуть не погибли. Они могли умереть этой ночью. Человек по имени Торкел спас ее отца и ее саму, обоих.
Руки Рианнон не дрожали, когда она собирала полотенца и носила подогретую воду для раненых в зал вместе с Хельдой. Она вспоминала дуновение ветра, когда тот молот пролетел мимо ее лица. Она уже поняла, что, возможно, всю свою жизнь будет вспоминать об этом, что это воспоминание останется с ней так же, как два шрама на горле.
Сегодня ночью мир изменился, сильно изменился, так как было еще и другое, о чем следовало забыть или глубоко похоронить в себе, или оно должно было исчезнуть среди кровопролития во дворе, но не исчезло. Алун аб Оуин ускакал на коне эрлингов со двора, преследуя стрелка из лука, который метил в ее отца. Он до сих пор не вернулся.
Брин велел утром выкопать яму за загоном для скота и свалить туда тела убитых разбойников. Их собственных погибших людей — пока девятерых, включая Дея аб Оуина, — внесли в помещение, прилегающее к церкви, чтобы обмыть, одеть и положить для похоронных обрядов. Женская работа после боя. Рианнон никогда раньше не выполняла ее. На их дом никогда прежде не нападали, за всю ее жизнь. Они ведь жили не у моря.
Раненых перевязывали в пиршественном зале, мертвыми занимались в помещении рядом с церковью, во всем Бринфелле горели огни. Ее мать один раз остановилась рядом с ней, ненадолго, чтобы успеть взглянуть на ее шею, нанести бальзам — деловито, без эмоций — и наложить на обе раны полотняную повязку.
— Ты не умрешь, — сказала она и пошла дальше.
Рианнон это знала. Но больше никто не будет воспевать ее белоснежную, лебединую шею. Неважно. Совсем неважно. Она продолжала работать, следуя указаниям матери. Энид знала, что надо делать в этом случае, как и во многих других.
Рианнон помогала, как могла. Обмывала и перевязывала раны, говорила слова утешения и похвалы, присылала служанок с пивом для тех, кто страдал от жажды. Один человек умер на столе в зале, у них на глазах.