Каменщик, каменщик (Корнилов) - страница 5

Однажды, заболев, я настоял, чтобы позвали не горкомовского, а частного врача, моего однофамильца Токаря.

- Та з нього писок сыплетця. Сильский ликар навить краше, - хмыкнул отец, считавший "украинську мову" более народной.

Доктор Токарь обстукивал меня холодными костяными пальцами, а мне было приятно: ведь это Машин дед.

- Впечатлительный он у вас господин, - нахмурился доктор и повернулся не к отцу и маме, а к Юде. - Бромчику попить не мешает.

- Та они, Токари, уси таки, - засмеялся отец. - Мабуть, вы им родына?

- Нет, не родственник, - казалось, оскорбился доктор.

Отец вздрогнул, и мне почудилось - шепнул: "Контра..."

Ночью я плакал, и в мою комнату на цыпочках вбежала Надька.

- Обидели Кутика? Ах, глупый старик. Не знает, что Кутика нельзя обижать. А Кутенька через забор влюбился... Чепуха на постном масле. Как рукой снимет. Еще много у Кутика будет девочек и девушек.

(Милая Надька! Она не знает в своем далеке, что по-прежнему не девочки и девушки, а одна Маша - радость и мученье моей несуразной судьбы...)

...За сестрой приударял молодой стихотворец Юз. Считалось, Юз ходит в особняк ради меня. Я тоже начал рифмовать. Но Надьке нравился другой москвич, красавец, любимец Сталина и давний приятель мамы. В тридцать шестом году он остановился у нас. Как-то, заглянув в кладовку, куда прятал самодельный лук, я увидел сестру и нашего гостя. Она его обнимала, а он по ней, расстегнутой, водил руками.

Пришла мокрая скользкая осень. Я упал с велосипеда, погнул руль, ушиб колено, и машину раньше времени убрали в чулан. Мама совсем поседела и рядом с отцом выглядела старухой. Они настолько отдалились друг от друга, что даже не ссорились, и в конце ноября отец без нее уехал в Москву принимать конституцию.

Три дня мама молча ходила по дому с черным страшным лицом и вдруг тоже собралась в столицу. А затем началось непонятное. Отец без конца звонил из Москвы; туда умчалась Надька, и в особняк перебралась Юдя.

Перед первым декабрьским выходным выпал снег, и вечером в честь конституции демонстранты несли факелы. Одна колонна прошла по нашей улице, чего прежде не случалось. Я выглянул за ворота, и мне протянули сосновую палку с горящим фитилем.

- Дом сожжешь! - закричала Юдя и тут же заплакала. - Бедненький мой сироткин. Нет у тебя больше мамы. Умерла наша Дора. Из-за Яшки-бандита отравилась угаром...

Мамины похороны запомнились очень четко. Им предшествовала напряженная суета в особняке, бесконечные перебранки Юди с охранником Петей, горничной, кухаркой и дворником. Отец, видимо, решил зарыть маму тихо, не привлекая внимания к обстоятельствам ее смерти. Юдя же настаивала на пышных похоронах. Приоткрывая дверь, я слышал, как тетка жаловалась маминым сослуживцам: