Заметив его вопросительный взгляд, Сантэн объяснила:
– Здесь мы встречались с твоим отцом.
И Шаса вдруг понял, что был зачат в этой старой развалюхе в чужой стране. Всю обратную дорогу до гостиницы необычность этого знания оставалась с ним.
Они снова остановились у въезда в деревню, перед маленькой церковью с позеленевшим медным шпилем, и прошли на кладбище. Могила Майкла Кортни была в дальнем конце, под тисом. Сантэн заказала надгробный камень из Африки, но сама никогда его не видела. Мраморный орел сидел на разорванном боевом знамени, готовясь взлететь; его крылья были распростерты. Шаса решил, что это слишком вызывающе для могильного памятника.
Они стояли рядом, читая надпись:
ПАМЯТИ КАПИТАНА МАЙКЛА КОРТНИ, ОФИЦЕРА ВОЕННО-ВОЗДУШНОГО ФЛОТА ВЕЛИКОБРИТАНИИ. ПОГИБ В БОЮ 19 АПРЕЛЯ 1917 ГОДА. НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА НЕ ЛЮБИЛИ СИЛЬНЕЕ
Памятник зарос травой, и они расчистили могилу. Потом постояли возле, склонив головы.
Шаса ожидал, что посещение отцовской могилы глубоко его тронет, но на самом деле остался равнодушным, как посторонний. Человек под могильным камнем стал землей задолго до его рождения. Шаса чувствовал себя ближе к Майклу Кортни за шесть тысяч миль отсюда, когда спал в его кровати, носил его старый твидовый пиджак, предохраняющий от колючек, брал его дробовик и удочки или пользовался его золотым пером и платиновыми и ониксовыми запонками.
Они по тропе прошли в церковь и нашли в ризнице священника. Он оказался молодым, немного старше Шасы, и Сантэн была разочарована: молодость священника словно разрывала ее непрочную связь с Майклом и вообще с прошлым. Однако она выписала два чека на значительные суммы: один на ремонт медного шпиля церкви, а другой для того, чтобы на могиле Майкла каждое воскресенье клали живые цветы. Под бурные благословения священника они вернулись к «даймлеру».
На следующий день они поехали в Париж; Сантэн заранее заказала номера в отеле «Риц» на Вандомской площади.
Блэйна и Сантэн ждала напряженная программа встреч, обедов и ужинов с членами французского правительства, поэтому молодежь была предоставлена себе самой; очень скоро молодые люди поняли, что Париж – будоражащий город романтики.
В одном из скрипучих лифтов они поднялись на первый этаж Эйфелевой башни, наперегонки побежали к открытой лестнице, ведущей на самый верх, и охали и ахали, глядя на расстилавшийся под ними город. Взявшись за руки, они гуляли по набережным и под знаменитыми мостами Сены. Тара своим маленьким фотоаппаратом снимала их на ступенях Монмартра с Сакре-Кер на заднем плане; они пили кофе и ели круассаны в ресторанчиках на тротуарах, на ланч заглянули в Cafе́ de la Paix, обедали в «Куполь», в Опере слушали «Травиату».