— Как будто ясно, — весело подхватил Воробьев. — Да только если разобраться, то и во всем мире сила пролетариата куда против прежнего выросла. Смотрите. Миллионные демонстрации, митинги, забастовки, освободительные войны, движение за мир. Мы им такую надежную опору даем, что держать их в цепях капиталистам трудненько. А сколько народов уже пошло по нашему пути!
Он что-то припомнил и засмеялся:
Вот, честное слово, товарищи, живого капиталиста видал. Конечно, по картинкам представлял себе, а тут — живой, с этаким пузом, как вылитый. В Будапеште это было, сразу после боев. Мы его из бомбоубежища на свет пригласили, из его собственного, частного бомбоубежища, с ванной, с кафельными стенами, с водопроводом... Народ под бомбами гибни, а он в подземном дворце с семьей и прислугой прохлаждается. И вот вышел он, мы на него глаза пялим — интересно ведь! — а он на нас. И что, вы думаете, у него в глазах? Ну, не злоба и не удивление даже, а лютая, смертная тоска.
Гусаков, подобрев, крикнул с места:
— Сподобился, значит, с живым буржуем поздоровкаться?
Смеясь вместе со всеми, Воробьев не дал себе отвлечься и, переждав чуточку, продолжал:
— Два года я там прослужил на охране коммуникаций. Языка не знал, а дух чувствовал — круто повернули, хорошо. Да и в других странах, где, как говорит Иван Иванович, социализма нету, разве там все по-старому? Народ силу почуял и воевать научился, есть у них новое богатство: опыт нашей революции, международная солидарность да великий друг — СССР... Точно ли я слова понимаю, Иван Иванович?
Гусаков крякнул и не спеша ответил:
— В данном случае понимаешь.
Рабочие стали расходиться: обеденный перерыв кончался.
Молодежь окружила Полозова.
— Алексей Алексеич, это правда... насчет нового срока? Бабинков говорил...
Новость, очевидно, уже начала распространяться.
— Приказа такого не знаю, и мне Бабинков ничего не говорил, — с улыбкой уклонился от обсуждения Полозов. — А что, ребята, испугались?
— Чего ж бояться? Мы-то свое выполним! — воскликнула Валя.
— То, что зависит от нас, мы сделаем, — обстоятельно сказал Николай Пакулин. — Были бы заготовки да инструмент.
Иван Иванович Гусаков, собравшийся уходить на свой участок, задержался послушать, о чем толкуют комсомольцы с заместителем начальника цеха.
— В вас все дело, как же! — прикрикнул он на молодежь. — Вам скажи: десять турбин, вы и за десять возьметесь, вам что. — И Полозову: — Алексей Алексеич, никак из огня да в полымя?
Яков Воробьев обнял за плечи Пакулина и Никитина, даже подтолкнул их вперед, как бы подчеркивая, что отстранить их не даст, и внятно произнес: