Обдумывая ответ Воробьеву, Любимов аккуратно записывал вопросы, посыпавшиеся со всех сторон. Он предложил ответить в заключительном слове, но собрание запротестовало. Новый работник Карцева впервые заговорила, и притом весьма решительно:
— Я думаю, характер прений будет зависеть от ваших ответов.
Отвечая на ряд мелких, чисто производственных вопросов, Любимов оттягивал ответ Воробьеву, подыскивая наиболее убедительную и мягкую форму. Наконец эта форма нашлась:
— Что касается теоретического вопроса товарища Воробьева, то я хочу ответить на него практически: давайте вместе обдумаем, что нужно сделать, чтобы и темпы, и стиль соответствовали нашим задачам. Они неразрывно связаны и зависят как от умения администрации, так и от инициативы и энергии передовых стахановцев — таких, в частности, как Коршунов, Воробьев, Смолкина и Пакулин.
Николай покраснел: похвала начальника на таком авторитетном собрании польстила ему.
Воробьев, дернув плечом, пробормотал:
— Я для того и спрашивал.
Никто не хотел выступать первым. Клементьев укоризненно качал головой:
— Давайте начинайте, потом ведь не остановишь.
И вдруг поднялся Николай Пакулин:
— Мне можно?
Он смущенно одернул замасленный, слишком короткий пиджачок:
— Я скажу о своей бригаде. Тут неправильно говорилось, что темпы и стиль работы — одно и то же… то есть, что они связаны вместе... — Он запутался, сбился, но усилием воли преодолел смущение и продолжал: — Вернее, я хочу напомнить постановку вопроса у Воробьева. Это же для нас очень важно! Мы, молодежь, хотим дать темпы и нередко даем. Но все наши усилия упираются, как в стену, в разные неполадки, в неорганизованность. А это и есть стиль работы. От него мы зависим, он нас душит.
— А что именно вам мешает? — спросил Немиров.
— Да как же, товарищ директор! — воскликнул Николай. — Разве у нас соблюдается по-настоящему график? Сегодня заготовок хоть завались, а завтра не допросишься! Наши ребята многое придумывают, чтоб дело шло лучше. А пока придуманное реализуешь, не то что охота изобретать исчезнет, а, чего доброго, поседеешь!
— С оправками поседел? — с шутливой укоризной спросил Гаршин.
— Ящики вам на третий день сделали, — напомнил и Ефим Кузьмич, уже не как секретарь партбюро, а как мастер.
Николай сгоряча «перегнул», он сам это чувствовал. Но так же верно он чувствовал и другое: в цехе не было системы творческого, изобретательского соревнования, помощь была случайна, каждому более или менее серьезному предложению приходилось долго «пробивать» дорогу. Николай не умел все это с лету высказать, но не растерялся и ответил: