Внутреннее разложение схоластики, а также некоторые внешние обстоятельства породили двоякое движение, характеризующее собой эпоху возрождения.
С одной стороны от традиционной церкви резко отделилось мистическое христианство, видевшее сущность религии в жизни внутренней, в непосредственных сношениях души человеческой с Богом, в личном опыте спасение и святости. Одно обстоятельство придало так называемой „реформе“ конкретную отчетливость и определенность, без которых она быть может осталась бы чисто субъективным духовным стремлением в роде тех, которые возникали в средние века. Потребность в личной религиозной жизни, составлявшая основу реформы, соединилась с культом старых текстов, восстановленных гуманистами в их подлинности и чистоте. Подобно тому как средневековой католицизм соединял Аристотеля с теологией св. отцов, Лютер сочетал Эразма и мистическое сознание. Возрожденная таким образом христианская идея вступила на новое поприще.
С другой стороны философия порвала те узы, которые у схоластиков связывали ее с теологией. Опираясь то на Платона, то на подлинного Аристотеля, то на стоиков или эпикурейцев, или какую-либо иную доктрину античной эпохи, она с одинаковой энергией сбросила с себя и ярмо теологии, и ярмо средневекового Аристотеля; меняя авторитеты, она пришла в конце концов к полной самостоятельности. Николай Кузанский, Бруно, Кампанелла возвещают новые доктрины.
Но это еще не все: в эту эпоху возникает и стремится развиваться вполне свободно наука в собственном смысле этого слова, т. е. положительное естествознание. Существенным проявлением его было гордое желание производить, подчинять себе силы природы: творить. В прежнее время одному только диаволу приписывалась претензия вмешиваться в ход вещей, созданных и управляемых Богом, заставлять эти вещи производить то, чего они не производят сами собою; так например, алхимиков, стремившихся сфабриковать золото, охотно смешивали с колдунами. Отныне торжествует идея активной, а не созерцательной только науки, вера в возможность власти человека над природой.
В своем нетерпении достигнуть поскорее желанной цели, Фауст, разочаровавшись в бесплодной эрудиции схоластиков, предается магии:
„Drum hab’ich mich der Magie ergeben“.
Всякие средства хороши, раз они дают возможность овладеть неизвестными силами, производящими явление природы, и позволяют направлять эти последние по своей воле.
Таким образом предшественником науки явился в 16 столетии оккультизм. Впрочем в душе людей того времени этот последний соединялся с натуралистическим пантеизмом, который требовал совершенно естественного объяснение вещей и употребление экспериментального метода.