Только индейцам удавалось круглый год жить во внутренних областях Дарьена. Большинство селились на северной, карибской стороне Кордильер, и белые люди называли их «куна». Это наименование, возможно, возникло, когда первые европейцы, побывавшие в этих местах, на вопрос: «Кто ты?» — слышали в ответ: «Куньи», то есть «взрослый мужчина» на языке туземцев. Индейцы в некотором смысле извлекали пользу из неблагоприятных условий. Леса, Кордильеры и тропические болезни защищали их от чужаков, и, если не считать редких священников-миссионеров, обычно отступавших от первоначальных намерений в отчаянии или умиравших от лихорадки, индейцев в общем оставляли в покое. У них, безусловно, не было оснований радоваться пришельцам: это были гордые люди, придававшие большое значение чистоте крови и не позволявшие своим женщинам встречаться с чужаками, которых занесло в их глухие места. Подобно речным индейцам, с которыми познакомился в Гвиане Рэли, они жили в хижинах из тростника с кровлями из листьев и ходили почти голыми. Они спали в гамаках и рыбачили на долбленных каноэ, а в лесах охотились с луком и стрелами. Деревню окружали небрежно возделанные посадки, а в лесу индейцы собирали дикие плоды. Знакомы они были и с табаком — хотя больше нюхали дым, чем вдыхали его в легкие.
Для Лайонела Уофера и его спутников индейцы были пугающей загадкой. Буканьеры никогда не сталкивались с робкими лесными индейцами, не считая нескольких кратких встреч с кланами куна, когда налетчики двигались к Тихому океану, а такую сильную, хорошо вооруженную армию индейцы едва ли посмели бы атаковать. Теперь же Уофер с товарищами оказались полностью во власти аборигенов, причем дело осложнялось тем, что их коллеги из основного отряда буканьеров принудили нескольких индейцев служить проводниками на пути к побережью. Куна, вполне естественно, не желали покидать свои деревни незадолго до начала дождей, и буканьеры преодолели их упорство, прибегнув к силе. Это насилие поставило Уофера и его друзей в очень опасное положение. У них были все основания подозревать, что куна захотят отомстить отставшим. Такая перспектива не радовала, потому что ходили слухи, что куна, питая отвращение к пролитию крови, душат своих пленников над медленным огнем.
Но, как оказалось, куна были слишком предусмотрительны, чтобы сразу прикончить белых. Несколько горячих голов из деревенской молодежи громко требовали убить чужаков, нарушивших границы племенной территории, но совет старейшин призвал к осторожности — мол, благоразумнее подождать, вернутся ли похищенные проводники. Так что десять дней Уофер и его коллеги бродили по индейской деревне в напряженном ожидании и лихорадочной надежде, что буканьерам хватит благоразумия достойно обойтись с проводниками и отослать их обратно в деревню прежде, чем их соплеменники выйдут из терпения. Тем временем пятерке отставших пришлось туго. Куна с плохо скрытым пренебрежением поручили их одному из воинов, чья крытая пальмовыми листами хижина кое-как защищала от муссонных дождей. Однако деревня мало или совсем не заботилась об их пропитании. Напротив, писал Уофер, белым приходилось побираться и клянчить, подобно псам, и с благодарностью подхватывать любой кусок, презрительно брошенный в их сторону. А поскольку основную часть пищи составляли недозрелые бананы, куна явно злорадствовали, глядя, как белые люди мучатся животами.