— Цветы меня не отвлекут.
— Однажды я видел клумбу с розами… — Леопольд судорожно пытался перевести свои мысли в другое русло. — Прошлым летом. Перед тюрьмой в Палланцо. В лучах предзакатного солнца, когда нас выпустили на свободу. Розы были красные-красные, как… как…
— Как сырой бифштекс, — помог Монке.
— А-а! Проклятие!
Загремели ключи.
— А вот и жратву несут, — сказал Монке.
Дверь открылась, но вместо кальфактора с едой на пороге появился надзиратель.
— Керн! — сказал он.
Тот встал.
— Пройдемте со мной! К вам пришли.
— Наверное, президент, — высказал предположение Леопольд.
— Возможно, Классман. У него ведь есть документы… И, возможно, он прихватил с собой что-нибудь из еды.
— Масла! — оживился Леопольд. — Большой кусок масла! Желтого, как подсолнечник!
Монке ухмыльнулся.
— Ты — настоящий лирик, Леопольд! Ты вспомнил даже о подсолнечниках.
Керн остановился на пороге, словно пораженный громом.
— Рут! — У него даже перехватило дыхание. — Как ты сюда попала? Тебя арестовали?
— Нет, нет, все в порядке, Людвиг!
Керн бросил взгляд на надзирателя, который безучастно сидел в уголке. Потом быстро подошел к Рут.
— Ради бога, уходи отсюда сию же минуту, Рут! — прошептал он по-немецки. — Ты сама не понимаешь, чем рискуешь! Они каждую минуту могут тебя арестовать, а это означает четыре недели тюрьмы, а при повторном аресте — полгода! Быстрее, быстрее уходи!
— Четыре недели? — Рут в испуге взглянула на него. — Ты просидишь здесь четыре недели?
— Ничего не поделаешь! Не повезло! А ты… Ну, не будь же легкомысленной! Любой и в любую минуту может спросить у тебя документы!
— Но у меня есть документы!
— Что?
— Я получила временное разрешение, Людвиг!
Она вынула из кармана бумагу и протянула ее Керну. Тот сразу уткнулся в нее.
— О, боже ты мой! — медленно произнес он. — Значит, это все-таки удалось сделать! Кто помог? Комитет помощи?
— Комитет помощи и Классман.
— Господин надзиратель, — спросил Керн, — заключенному разрешается целовать даму?
Тот лениво посмотрел на него.
— По мне — сколько хотите, — ответил он. — Главное, чтобы она не передала вам при этом нож или напильник.
— Когда человек посажен на пару недель, это себя не оправдывает.
Надзиратель скатал себе сигарету и закурил.
— Рут, — спросил Керн, — вы там слышали что-нибудь о Штайнере?
— Пока ничего. Марилл говорит, что сейчас невозможно что-либо узнать. И писать он не будет. Он просто вернется. Внезапно и неожиданно.
Керн взглянул на нее.
— И Марилл этому верит?
— Этому все верят, Людвиг. Что нам остается?
Керн кивнул.
— Да, что нам остается… Он уехал уже неделю назад. Может быть, ему удастся…