Век перевода. Выпуск 1 (Байрон, Бахман) - страница 62

Величием душевным) не по-царски —
Так говорят — себя повел. Ушел он,
И золотое одеянье снял,
И сбросил сапоги пурпурной кожи,
В простое платье быстро облачился
И в путь отправился. Он поступил
Словно актер, что после представленья
Переоденется — и прочь уходит.

ЭУДЖЕНИО МОНТАЛЕ (1896–1981)

"ПЕРЕЖИДАЯ ПОЛДЕНЬ…"

Пережидая полдень, бледен, сосредоточен,
Под раскаленной стеною сада;
Слушая трель дрозда, слыша, как змеи точат
Землю среди терновых
Побегов где-то рядом,
В трещинках глины или на стеблях вики
Буду следить за длинною чередою
Красных муравьев, что под дрожащие вскрики
Цикад то ссорятся, то взбираются гурьбою
На холмики глины и водят хороводы.
А там, за зеленью, слышен моря трепет,
И чешуею его покрыты воды;
И с голых скал летит скрипичный лепет
Кузнечиков. На слепящем солнце,
Идя вдоль стенки, что сверху украшают
В осколках острых бутылочные донца, —
Что в этом — жизнь и всё ее томленье,
Я вновь почувствую с грустным удивленьем.

РОБЕРТ СТИВЕН ХОКЕР (1804–1875)

КОМЕТА 1861 ГОДА

Откуда ты, нежданный гость светил?
В каких глубинах божества рожден?
Кто ореол твой светом напоил,
Кем на просторах мира ты зажжен?
Зачем явился, странник высоты?
Какой оракул возвещаешь нам?
Паденье ль царств провозглашаешь ты,
Развеяв свиток свой по небесам?
Иль тьму духов в себе ты заключил,
В мехах кузнечных ада раскален,
Чей плен — огонь, чей сторож — Азраил,
И грешниками мир твой населен?
Трон падшего архангела, твой свет —
Не битвы ль след в ужасной вышине,
Знак омраченных горечью побед,
Триумфа пленник в темной глубине.
Но нет! Ты — бог и сеятель высот,
И горсть твоя младых миров полна,
Всё далее стремишь ты свой полет,
А вслед течет лучистых солнц волна.
Вперед лети! Но, как ты ни могуч,
Своей ты не покинешь колеи,
И ни единый самовольный луч
Не озарит знамения твои;
Всесильного Владыки раб! Пускай
Как ночь твой лик, и нимб твой, как восток,
Стремителен и грозен, — воссияй:
Ты — лишь лампада, коей светит Бог!

РОБЕРТ БРИДЖЕС (1844–1930)

СНЕГ В ЛОНДОНЕ

Спал город, и летучий снег явился
Средь темных стен — огромных хлопьев роем,
Безмолвно, без конца, легко ложился.
И, позднее движенье городское,
Дремотный гул предместий заглушая
Шел медленною пеленой сквозною,
На крышах и оградах оседая,
Различья скрыв любые под собой
И в каждый угол исподволь вплывая.
К утру покров семь дюймов толщиной
Лежал повсюду, легок, чист, нехожен
Под ясной и морозною зарей.
И все проснулись раньше, так встревожен
Был город этой ясностью нежданной.
Был блеск для глаз почти что невозможен
И уху тишина казалась странной —
Ни криков, ни шагов, ни экипажей,
Вот дети, обжигая льдистой манной