Что ж, неужели Митя мог достичь большего? Пожалуй, нет.
(Автор считает долгом отметить: психологической трансформации Ослябина в немалой степени способствовало то, что все время заточения он провел в подвале их с Пересветовым дома, переоборудованном для его заключения совсем незначительно – ровно в той степени, в которой подвал нельзя было узнать. Выяснилось это позже, потому что и Ослябина, и Пересветова привозили туда с закрытыми глазами. Артемий Русский, как оказалось, был не чужд своеобразного юмора, а также имел пугающе длинные руки. Генрих, конечно, никогда в жизни больше не видел Морфирия.)
Митя вернулся на Новый Арбат, ожидая найти там опечатанную дверь, следы выстрелов, привратника с кнопкой тревоги под пальцем, засаду ОМОНа и уж в любом случае раскуроченную квартиру, по которой гуляет ледяной ветер. Ничего подобного не произошло. Консьерж Филипп рассеянно кивнул Мите, на секунду наставив на него двуствольный взгляд потомственного портье, и снова вперился в охраннический телевизор, где уже не первый год с увлечением смотрел многосерийный детектив из жизни местных голубей и посетителей дежурной аптеки, выходящей окнами на проспект.
Лифт дополз до Митиного одиннадцатого этажа беспрепятственно, и на лестничной клетке никто не ожидал нашего героя. Дверь была закрыта на символический полуоборот английского ключа, а квартира оставалась в порядке. Почти. Окно, через которое вовремя разбуженный Рагнарёком Митя бежал на чердак, было плотно прикрыто, только не закрыто на шпингалет, и хотя все вокруг покрывал нежный иней, батареи не полопались, а зимние минусы не выстудили трехкомнатное обиталище напрочь. Кроме инея, впрочем, дома никого не было – ни Алены, ни Петла, ни апокалиптического кота.
До смерти истерзанный приключениями последних дней Митя закрыл окно, посрывал с себя опостылевшее рубище бегства и изгнания, мстительно кинул на пол в ванной и подумал: «Все правильно – я же велел им скрываться, вот они и скрылись. Сейчас посижу в ванной и буду их искать. Алена дурного не сделает».
Когда спустя каких-нибудь полтора часа Митя вышел из ванной распаренный и распухший от убаюкавшей его целительной воды, в доме было убрано, дверь в комнату Петла закрыта (значит, ребенок спал внутри), пахло разогретым в тостере черничным пирогом, а Алена сидела в кухне за столом, курила «Лючию» с померанцевой отдушкой и пила чай с лимоном.
– Алена! – Митя кинулся к ней и прижал родную голову к теплому халатному плечу. – Я же чуть с ума не сошел!
– Это я чуть с ума не сошла, Митечка, – пробился Аленин шепот через махру. Она пыталась отодвинуть Митю, чтоб не задохнуться, но тщетно. – Что я должна была думать-то все это время?!