, но сделавший вид, что имеются в виду простые радости – оранжевое солнце, оранжевое небо, свежевыжатый оранжевый сок. В теплое время года на улице дети таскали на себе самую оранжевую розетку из возможных – взрослую циннию
{29} (словно специально названную так, чтобы контрастировать с благотворительной сутью программы), а в холодно-слякотные дни цвели оранжевыми шапочками, шарфиками, варежками и ботиками. Благотворителей не останавливало то, что оранжевый – маркий цвет, их слоган гласил: «Будь марким – будь ярким».
А дети-то были сиротами. Да, в 2020 году в стране оставались сироты, не всех вывезли бездетные иностранцы, да и не всем было так хорошо жить, как нашим «тяптяпам», попавшим в «Оранжевого агента», но все-таки был и Агент. И он пожирал детские дома с неспешной планомерностью, как шелкопряд пожирает тутовую плантацию, охватывал вездесущими цинниевыми лепестками все больше и больше обездоленных детей, массированно, аккуратно, деликатно и эффективно социализируя их и обеспечивая необходимым. Так вот, мы-то с вами знаем, что у Петла не было родителей, но в Склифе почему-то с ходу решили, что Пётл – Митин сын. Никто же не возит в больницы документы на своих детей, когда случается несчастье на улице, а терпеливо выяснять у перевозбужденного папаши («спасите, срочно, сотрясение, амнезия, клятва Гиппократа») родословные и совпадения резусов не было ни времени, ни желания. Да и детского отделения в Склифе нет. Митя же тем временем, дабы не прогнали взашей, махал везде, где мог, зеленым международным удостоверением PRESS, делился разномастными купюрами и в целом пытался вести себя так, чтобы не допускать возражений.
Ночь он провел в коридорчике возле бокса, где на большой и высокой, как античное ложе, кровати умостился Пётл. Несколько раз услышав краем уха фразы типа «ненормальный отец» и «не связывайся с прессой», придумал наш герой и гениальный план действий: Петла взять себе, а потом что-нибудь сообразить. На следующий день Митя схватил в охапку Петла и, не сказавшись никому, отбыл. Его не искали.
* * *
Поверить в Петла было невозможно. Событие относилось к разряду тех, что осмысливаются только по кусочкам, но не отвлеченно и целиком: единым айсбергом пропихнуть их в мозг так же невозможно, как нельзя продеть таксу сквозь обручальное кольцо. В статусе обладателя свежего подрощенного ребенка Митя, и так-то живущий на втором облачном слое, вообще выпал из жизни: его, как на палубе корабля в шторм, кидало от страха быть пойманным к страху за мальчика, от абстрактного осознания огромной ответственности к не менее абстрактному осознанию неготовности к ней.