Тут-то и началась самая перепалка. Жиленков обвинил Гиля в демагогии, искусственном нагнетании напряженной обстановки, в обскурантизме, легко читаемом местничестве и т. д. В ответ послышались соответствующие резкие возражения Гиля и его близких, и неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не вмешались немцы. Многие из них хорошо понимали по-русски, другим быстро переводил Ресслер, и все были в курсе всего дела. Слова Гиля о «взрывоопасной» обстановке очень их насторожили и обеспокоили. Они попросили Гиля повторить, что он сказал по поводу неспокойной обстановки в Бригаде и подтвердить его опасения. Гиль почувствовал, что появился шанс на его стороне и выдал немцам желаемое подтверждение. Те, посовещавшись, решили снестись со своим вышестоящим начальством. Оказывается, у них в одной из машин была рация, и связь была установлена немедленно. Переговоры велись недолго, не более часа, и было принято согласованное решение воздержаться от передачи всей бригады, а передать один батальон, укомплектованный всем офицерским составом, полностью вооруженный и со всем необходимым имуществом. Такое решение явно обрадовало Гиля, он расценил его как свою победу, дал немедленное свое согласие с таким решением и тут же объявил, что командиром батальона, который будет сформирован для передачи, он выделит майора Точилова, а его заместителем – старшего лейтенанта Самутина… Раздосадованные «гости» уехали в Молодечно, а Сергей Петрович, довольный и радостно возбужденный, вернулся с этого совещания и сказал под конец:
– Вот мы и выберемся из этого осиного гнезда. Пусть они тут что хотят делают, а настоящее освободительное движение будет организовываться не ими, а такими, как эти приехавшие офицеры, только бы немцы не мешали ни в чем. Ну, да немцы не дураки, они сами понимают, как им выгодно иметь широко организованное русское освободительное движение. Сегодня 29 апреля. Нам дано четверо суток на формирование батальона. Третьего мая утром из Глубокого приедут со своими машинами принимать батальон. Еще четыре дня, и мы распрощаемся со всей этой мерзостью.
Эти последние дни пролетели для нас в сплошном угаре. Мне понятно было, что Гилем был найден удобный способ избавиться от нас мирно, «не проливая» крови. Но вместе с тем было ясно, насколько мы ему осточертели, что именно нас сразу и с такой готовностью назначил он на «выпихивание» из Бригады.
Нам нужно было сразу приступать к формированию батальона. Тут немедленно начались всякие бесчисленные проволочки, чинимые нам на каждом шагу. Никто не хотел нам помогать, все, по-видимому, имели инструкции нам мешать. Но у нас появилась огромная пробивная сила, и вдвоем с Точиловым мы выбивали и людей, оружие, снаряжение и все необходимое. Только людей нам отдавали «на Тебе, Боже, что нам не гоже» – всяких больных, почти увечных, шалопаев, хулиганов и мародеров, неблагонадежных и слабоумных. Но мы всех брали, не артачились. И офицеров на роты и взводы нам дали второсортных – однако ничего не поделаешь, приходилось соглашаться. Нами овладело нестерпимое желание поскорей уйти из Бригады.