Екатерина Павловна, может быть, нам удастся найти компромисс между долгом и человечностью: у вашего знакомого есть телефон?
Есть.
Позвоните ему, пусть он пойдет и заколотит что там нужно.
У него нет ключей.
Может, он будет настолько любезен, что зайдет сюда и возьмет ключи?
У меня их тоже нет: я отдала ключи своей знакомой.
Выходит, если бы я вас отпустил, вам надо было бы сначала ехать за ключами, потом к знакомому?
Да. Но все это близко.
Все-таки позвоните знакомому пусть он заедет.
Кажется, все складывалось удачно: и больная успокоится, и отпускать ее не придется! Стараясь не замечать недовольного взгляда Ольги Михайловны: та в принципе считала недопустимым, чтобы больные звонили по своим надобностям из приемного покоя: «Если им всем разрешать, тогда к нам по делу не дозвониться!», — Виталий придвинул Екатерине Павловне телефон, а сам стал пока записывать психический статус в историю.
Его нет дома, Виталий Сергеевич, придется вам все-таки меня отпустить.
Мне не хочется этого делать, Екатерина Павловна.
Я понимаю: вы боитесь за меня. — Она не понимала: боялся Виталий главным образом за себя. — Но вы не боитесь меня огорчить отказом. — «Огорчить» прозвучало наивно и трогательно. — Я во время блокады отпускала людей, когда им очень было надо, хотя если бы они не вернулись, мне грозил трибунал. Раненых из госпиталя отпускала, а тогда артобстрелы, бомбежки — могли не вернуться, если б даже хотели. Но им было очень надо, и я отпускала!
«Блокада!» — это звучало для Виталия свято. Он родился здесь, в Ленинграде, в сорок втором году, и его вывозили по Дороге жизни. Еще труднее стало отказать Екатерине Павловне.
Вы сможете сами все заколотить?
Да. Я многое умею сама, даже сапоги шить.
Виталий Сергеевич, может, больных запишем? — перебила Ольга Михайловна. Была уже половина девятого, приближалась смена, и полагалось записать в журнал всех принятых больных. Обычно сестра диктовала по своему журналу (каждого больного записывали в три или четыре журнала), а врач писал в свой. Виталий обрадовался: был предлог отложить разговор, а тут уже придет ночной врач — вот пусть он и решает. Вернее, она: его сменяла Ира Дрягина.
Извините, Екатерина Павловна, я запишу журнал, чтобы не задерживать сестру, а потом продолжу с вами.
Конечно-конечно, — светски улыбнулась Екатерина Павловна.
Ира Дрягина появилась как раз к концу диктовки.
Привет. Что-нибудь есть для меня?
Понимаешь, тут такой вопрос…
Берите ответственность на себя, Виталий Сергеевич! — резко сказала Екатерина Павловна.
…но ничего, в нем мы сами тут разберемся. А так все спокойно. На первом, передавали, больная тяжелая, вам, наверное, придется ночью констатировать…