— Ик!
Чем больше Эвану хотелось смеяться, тем сильнее он икал. Слезы застилали ему глаза, плечи судорожно тряслись.
Словно кошка, увлеченная охотой на птичку, миссис Маллиган не замечала вокруг ничего, кроме порхающих столовых приборов. Тем временем, следом за очередной ложкой, со стола взлетела вилка. Потеряв терпение, миссис Маллиган носилась вокруг стола, с нарастающим отчаянием кидаясь на каждый новый предмет. Порой ей удавалось что-нибудь поймать, но гораздо чаще она просто стукалась о стол, расплескивая молоко, разливая кофе и гремя посудой.
Доктор Мальтус продолжал невозмутимо разглагольствовать ни о чем, делая вид, что ничего не замечает. Но Эван не обращал на него ни малейшего внимания.
— Ик!
Каждый раз, когда он икал, каша выплескивалась из его ложки на клеенку. От этого его еще сильнее разбирал смех, и Эван отчаянно боролся с собой, хотя абсолютно не понимал, зачем нужно поддерживать эту игру в «как будто ничего не происходит».
Внезапно миссис Маллиган пронзительно закричала. Она запрокинула голову и крикнула в воздух:
— Только попробуй сделать это еще раз, и я…
Вилка угрожающе наскакивала на нее и злобно укусила раза три или четыре. Миссис Маллиган в страхе отступила.
Выражение ужаса на ее лице было столь комичным, что Эван не выдержал. Бормоча извинения, он выскочил из-за стола, выбежал в сад и бросился на землю. От подавленного смеха, приступов икоты и несъедобной каши у него страшно разболелся живот, но он хохотал без остановки до тех пор, пока ему не стало совсем плохо.
С этого дня все его время было без остатка отдано Зигги и миру привидений. Он научился вести ночной образ жизни, и почти весь день спал, чтобы с восходом луны снова присоединиться к Зигги. Но даже когда Эван спал, невидимый Зигги все равно приходил к нему, будил и требовал развлечений, как испорченный ребенок, привыкший быть в центре всеобщего внимания.
Больше всего Эвана удивляло то, с какой готовностью другие обитатели дома смирились с новым распорядком. Если Эван просыпал обед или завтрак, никто не будил его, а вскоре миссис Маллиган завела обыкновение готовить и оставлять для него на кухне холодный ужин. Таким же образом обстояли дела и ночью. Когда Зигги с диким хохотом носился по темному дому, хлопая дверями — все молча терпели это, хотя доктор и его экономка не могли не слышать шума и грохота. Если веселье Зигги их не будило, то, по крайней мере, не давало уснуть.
Это оставалось величайшей загадкой для Эвана, и он часто думал, в чем тут дело.
В воскресенье утром Эван сонно приплелся на кухню, чтобы съесть так называемый завтрак, который сам он считал ужином, и немедленно отправиться в постель. Миссис Маллиган торжественно восседала за столом, скрестив руки перед собой; вместо обычного чепца на голове экономки красовалась фетровая шляпа с узкими полями. Миссис Маллиган радушно велела мальчику самому приготовить себе завтрак. По религиозным соображениям она никогда ничего не стряпала по воскресеньям. Миссис Маллиган посещала очень простую церковь, прихожане которой были необычайно тверды как в своих убеждениях, так и в осуждениях. Миссис Маллиган охотно взяла бы мальчика с собой на службу, но, к сожалению, дети были предметом дружного осуждения прихожан.